Во всем приходилось идти на компромисс. Кат хотела, чтобы журнал назывался «Последний крик», но на слух членов совета такое название звучало грубо. К тому же, подумать только, они сочли его чересчур феминистским.
— Это же в духе сороковых, — не уступала Кат. — В моду вернулись сороковые, разве вы не чувствуете?
Нет, они не чувствовали. Они хотели, чтобы журнал назывался «Or» — «золото» по-французски, — что недвусмысленно декларировало систему ценностей, но, по мнению Кат, было лишено оригинальности. Сошлись на «Фелиции», это название устроило обе стороны. В нем слышался легкий французский акцент, и означало оно «счастливая» (что гораздо спокойнее, чем «крик»). Хотя остальным знать это было не обязательно, Кат примирил с этим словом намек на кошачье племя, что сглаживало дамскую претенциозность. Кат изобразила его на обложке как размашистый росчерк ярко-розовой губной помадой и тем облегчила себе душу. Она притерпелась к этому названию, но не дорожила им, как первой любовью.
Война разгоралась по поводу любого новшества в дизайне, любой попытки Кат по-новому подать материал, любой самой невинной провокации. Настоящие страсти кипели из-за разворота с рекламой белья — трусики слегка приспущены, на полу разбитые флаконы духов. Целый скандал разгорелся из-за рекламы новых чулок — одна нога привязана к стулу чулком контрастного цвета. Не оценили они и рекламы мужских перчаток (триста долларов за пару) — две руки, затянутые в тонкую кожу, весьма двусмысленно смыкаются на шее.
Так продолжалось пять лет.
После ухода Джералда Кат бродит по комнате. Взад-вперед, взад-вперед. Ноют швы. Не хочется думать о том, как она будет обедать в одиночестве, разогрев полуфабрикаты в микроволновой печи. Зачем она вернулась сюда, в этот унылый город на берегу отравленного внутреннего моря? Из-за Джера? Смешная мысль, но допустимая. Неужели это из-за него она остается здесь, несмотря на растущее раздражение?
Он уже не приносит ей полного удовлетворения. Они слишком хорошо изучили друг друга, и теперь все катится по привычной колее. Их дни безумств, чувственной дрожи прошли; теперь они урывают пару часов после работы. Она больше не знает, зачем он ей нужен. И говорит себе, что достойна большего, что надо расширить круг общения. Но не встречается с другими мужчинами, почему-то не может. Попыталась раз-другой, и ничего не вышло. Иногда ходит поужинать или в киношку с кем-нибудь из «голубых» дизайнеров. Ей нравятся сплетни.
Наверное, она скучает по Лондону. Здесь, в этой стране, в этом городе, в этой комнате, она как в клетке. Можно начать с комнаты — хотя бы открыть окно. Просто нечем дышать. Из банки с Волосатиком тянет формалином. Цветы, которые ей прислали после операции, почти все завяли; только те, что Джералд принес сегодня, стоят свежие. Ну-ка, подумай, почему он не прислал цветы в больницу? Забыл или это что-то означает?