— Волосатик, — говорит Кат, — жаль, что ты не умеешь разговаривать. С тобой можно было бы вести гораздо более содержательные беседы, чем с большинством недотеп в этом индюшатнике.
Детские зубки Волосатика поблескивают на свету; кажется, он вот-вот заговорит.
Кат трогает лоб. Похоже, поднимается температура. Что-то подозрительное творится у нее за спиной. Было мало звонков из журнала. Обошлись без нее, и это плохая новость. Правящим королевам не следует уходить в отпуск, и на операции им лучше не ложиться. Кет становится не по себе. У нее нюх на такие вещи, она не раз участвовала в дворцовых переворотах, и ей известны их приметы. Ее чувствительные антенны улавливают надвигающееся предательство.
Утром она заставляет себя подняться, готовит крепкий кофе в кофеварке, натягивает вызывающий замшевый костюм цвета стальных доспехов и тащится в редакцию, хотя должна выйти на работу только на следующей неделе. Внезапность, внезапность. При ее появлении сотрудники перестают шептаться в коридорах и, когда она ковыляет мимо, приветствуют ее с притворной радостью. Кат садится за свой стол в минималистском стиле, просматривает почту. Голова раскалывается, боль в швах не утихает. До Джера доходит слух о ее возвращении. Он СРОЧНО хочет ее видеть, но не приглашает на ленч.
Он ждет Кат в своем недавно отделанном кабинете — гамма светло-золотистых и белых тонов, письменный стол восемнадцатого века, они выбирали его вместе, — на столе викторианский чернильный прибор, на стенах в рамах увеличенные фото из журнала: руки в темно-бордовых перчатках, запястья, закованные в жемчуга, глаза завязаны шарфом от «Гермеса», над ним пылающий женский рот. Одна из ее лучших работ. Джералд прекрасно экипирован, в рубашке из мягкого шелка с открытым воротом, в шикарном свободном итальянском пуловере из шерсти с шелком. О, эта спокойная небрежность, эта выразительная игра бровей. Перед вами состоятельный человек, он обожает искусство и вносит его в свою жизнь, да и сам он образец искусства.
Боди-арт. Творение ее рук. Она хорошо поработала, в нем наконец-то появилась сексуальность.
Джер — сама любезность:
— Я не хотел ставить тебя в известность раньше следующей недели.
Но все-таки ставит. Так решил совет директоров. Они считают, что она слишком экстравагантна, что у нее нет чувства меры. Он не мог повлиять на их решение, хотя, разумеется, пытался.
Ну конечно же. Измена Монстр взбунтовался против своего создателя, безумца ученого. «Это я породила тебя!» — хочет она крикнуть ему в лицо.
Кат не в лучшей форме. С трудом удерживается на ногах. Но стоит, хотя Джер предложил ей сесть, и вдруг понимает, чего хочет, понимает, чего ей недостает. Джералда — надежного, старомодного, прежнего Джералда в обтягивающих зад брюках. Не Джера, которого она создала по своему подобию. Другого человека, каким он был, пока его не сгубили. С домом, ребенком и фотографией жены в серебряной рамке на письменном столе. Она хочет, чтобы это была ее фотография. Она хочет ребенка. Ее обокрали.