Она была красивой сучкой с охрененными навыками минета. Кто, бл***ь, только научить-то успел?! Впрочем, не сказать, чтобы я испытывал сожаление, лишая движениями ножа её главного рабочего инструмента. Скорее, наоборот, наслаждение от осознания, что гребаная мразь в жизни больше не произнесет ни слова лжи.
Я переносил все файлы по одному из её папки в другую, общую, и вспоминал, как растекалось по венам удовольствие от её конвульсий, когда она извивалась от боли и градом сыпались слёзы из глаз. Как охватывало оно всё тело, пока стекала струйками кровь по её рукам, капая на пол. И ощущение неограниченной власти над чужой жизнью, пока эта самая жизнь вытекает из неё алыми каплями. Когда она ползает передо мной на коленях, хватая трясущимися ладонями штанину и умоляя взглядом о милосердии.
Нет, всё же смотреть, как она узнает меня, как скручивается в беззвучных рыданиях, было не просто приятно. Это было похоже на первый вздох, после долгого погружения на дно тёмного вонючего болота. У тебя нет с собой акваланга и баллона с кислородом, ты не видишь ничего, кроме тины, забивающейся в рот и в уши...а в ту ночь я снова ожил, снова всплыл на поверхность, чтобы судорожно вдыхать воздух, который мне они все задолжали. И она одна из первых. Вкус справедливости у каждого на языке свой, кому-то он может показаться божественным, а остальным будет отдавать мертвечиной.
С улицы доносились пьяные голоса каких-то отморозков, и звон бутылок, кто-то неумело бренчал на гитаре, перекрывая тихую музыку.
Затем послышался скрипучий голос соседки и посыпался отборный мат в её адрес, после чего услышал женский вскрик и многоголосый хохот.
Выглянул в окно и почувствовал, как просыпается давно уснувшая злость: несколько ублюдков вырвали из рук соседки сумку с продуктами, видимо, наказывая за замечание. И теперь она стояла, прижав ладони к щекам и обессиленно глядя на рассыпавшиеся по асфальту яблоки и хлеб, разбитые яйца и растекшееся молоко. Тут же снова раздался громкий смех, больше похожий на ржание, и похабные ругательства в адрес МОЕЙ старушки.
Злость расправила крылья, готовясь спикировать на свою жертву, так опрометчиво подставившую свою шею.
Включил на полную музыку на компе, а затем спустился вниз и, прислонившись к косяку входной в подъезд двери, громко произнес:
- Лизавет Иванна, вы поднимайтесь к себе, я с этой проблемой сам разберусь.
Старушка растерянно взглянула на меня, и я едва не выругался, увидев в ее глазах слезы.
- А как же хлеб? А молоко моё…яйца…все разбились, - её голос сорвался.