— Для этого еще будет достаточно времени, — сиплым голосом ответил Бренд.
— После того, как тебе станет лучше.
— Мне не станет лучше, отец, — чуть слышно сказал Олбан.
— Глупости! — возразил Бренд, но в его словах не было уверенности.
— Осталось мало времени, отец, — сказал Олбан, слабо покашливая. — Пожалуйста, выслушай меня.
— Хорошо, Олбан. — Хранитель трона райвенов наклонился, чтобы лучше слышать слова сына.
— Там, в Райве, после появления Белгариона я почувствовал себя униженным, поскольку тебя сместили с должности. Я не мог вынести этого, отец. — Олбан опять закашлялся, и кровавая пена появилась у него на губах.
— Тебе следовало бы лучше знать меня, Олбан, — нежно сказал Бренд.
— Теперь я знаю, — вздохнул Олбан. — Но тогда я был молод и высокомерен, а Белгарион — никто, выскочка из Сендарии — оказался на твоем месте.
— Начнем с того, что это не мое место, Олбан, — сказал Бренд. — Оно принадлежит ему. Белгарион — райвенский король. Это не имеет ничего общего с положением или должностью. Это долг, этот долг его, а не мой.
— Я ненавидел его, — прошептал Олбан. — Я начал повсюду следовать за ним.
Куда бы он ни пошел, я был его тенью.
— Для чего? — спросил Бренд.
— Сначала я этого не знал. Но однажды он вышел из тронного зала в мантии и короне. Он казался таким напыщенным, таким важным, будто он действительно король, а не простой мальчишка с сендарийской кухни. Тогда я понял, что мне надо делать. Я вытащил кинжал и швырнул ему в спину.
Лицо Бренда внезапно застыло.
— После этого я долгое время пытался избегать его, — продолжал Олбан. — Я знал, что поступил не правильно, знал уже тогда, когда кинжал выскользнул из моих пальцев. Я думал, что, если буду держаться в стороне от него, он никогда не узнает, что это именно я решился на это. Но Белгарион способен узнать то, что не может узнать ни один человек. Однажды он разыскал меня и вернул кинжал, который я в него швырнул. И сказал, чтобы я никогда никому не говорил, что я натворил. Он сделал это ради тебя, отец, — чтобы скрыть от тебя мое бесчестье.
Бренд поднялся, лицо его было суровым и неумолимым.
— Пошли, — сказал он трем другим своим сыновьям. — Нам нужно сражаться, мы не можем тратить время на предателей. — И повернулся спиной к умирающему сыну.
— Я пытался служить ему верой и правдой, отец, — молил Олбан. — Я посвятил свою жизнь защите королевы. Разве это ничего не значит?
Бренд продолжал стоять, отвернувшись.
— Белгарион простил меня, отец. Неужели ты не можешь найти в своем сердце чувств, чтобы тоже простить меня?
— Нет! — резко ответил Бренд. — Не могу!