— Ботелло, бросай кости, — скомандовал Кортес. — Tira los dados.
— Я не хочу бросать кости для принятия столь серьезного решения, капитан.
— Бросай. Выпадет единица, значит, повешение, двойка — сожжение на костре, тройка — четвертование, четверка — расчленение.
— Разве не будет достаточно изгнания или тюремного заключения, Кортес? — возразил Альварадо, приглаживая рыжие волосы.
— Изгнания? Чтобы он собрал войска и напал на нас? Тюремное заключение? Чтобы нам пришлось приставить к нему охранника, да к тому же еще и кормить за наш счет? Альварадо, мы благодарны тебе за то, что ты нам сообщил, благодарны тебе за твою бдительность и верность, и поэтому не хотелось бы теперь отрицать важность твоего вклада в наше священное предприятие.
— Куинтаваль увидит, что ошибался, и изменит свое поведение, — предположил отец Ольмедо.
Пуэртокарреро нервно посасывал бороду.
— Вор всегда вор. Предатель — это еще хуже. Неверный… мне нужно продолжать перечисление грехов этого человека? — Кортес уселся на землю, а все остальные сгрудились вокруг него.
— Если мы казним его, он станет мучеником, — заметил Ботелло.
— Это покажет, что произойдет со всяким, кто решится бросить вызов власти. Будь сильным, Ботелло.
— Но он ценный солдат и прекрасный мечник. — Иногда Агильяр жалел о том, что его спасли.
— Он солдат Веласкеса, а не наш. Он склоняет солдат к мятежу, вкладывая страх в их сердца. Вряд ли он нам пригодится.
— Может быть, стоит поговорить с ним, — предложил Нуньес, поправляя очки.
Его очки постоянно сползали к кончику носа. В джунглях они запотевали, а на борту корабля стекла пачкали соленые брызги. Но Нуньес все равно их носил. Казалось, без них он даже хуже слышит.
— Поговорить о чем? Я его предупреждал. Который час, Нуньес?
— Десять вечера, сеньор Кортес.
«Пора остановить все это», — подумал Нуньес. Его беспокоило то, что Кортес хочет казнить своего, и Нуньес опасался, что казни не прекратятся до тех пор, пока не умрут и те, кто выдвигал обвинения. Естественно, ему не нравились разговоры, в которых покорность связывалась с христианским долгом, а война — со священными крестовыми походами.
— Ты мог бы отправить Куинтаваля в Испанию, — предложил отец Ольмедо.
— Я бы поехал с ним в качестве стражника, — вызвался Агильяр.
— Чтобы он уехал в Испанию и там строил нам козни, в то время как здесь мы намереваемся принести высшую жертву во имя Бога и страны?
Вообще-то, Кортес не собирался употреблять слово «жертва», но сейчас все были слишком взволнованы и обеспокоены, чтобы особо придираться к словам.