«С другой стороны, — думал Альварадо, — и у стен есть уши». Они тут действительно были. Уши, носы, рты и языки — все всё знали. В этом селении шпионов водилось столько же, сколько и мух. Это будет не первая тайна, которая станет известна всем. Чувствуя, как возрастает страх, Альварадо подобрался к комнате Куинтаваля и уже собирался войти, когда услышал голоса.
— Через час, — говорил Куинтаваль.
Альварадо мог заглянуть внутрь сквозь трещину в стене — сразу стало ясно, что стену эту возводил пьяный Пуэртокарреро. Он увидел там Куинтаваля, его двух немых слуг-индейцев с Кубы Мануэля и Хуана, Аду и еще двух человек из пехоты. Они о чем-то шептались.
— Навигатором будешь ты.
— Я? ¿Yo?
Аду никогда не был навигатором и не умел пользоваться компасом, секстантом и другими навигационными приборами. Он не умел ориентироваться по звездам, не читал карт течений и ветров, он даже не видел правый борт корабля, когда сидел в «вороньем гнезде». И все же он задумался о том, сможет ли он обвести корабль вокруг Кубы и сделать вид, что направляется в Испанию, а на самом деле отправиться к западному берегу Африки. Плыть домой. Если он сумеет обойти Кубу, то все посчитают это просто ошибкой, проблемой, вызванной ветрами и течениями, и его ни в чем не обвинят. Добравшись до Испании, он повернет на юг, ведь все равно никто ничего не понимает в навигации. Никто ничего не понимает? Глупая идея. Вряд ли ему удастся обмануть всех остальных, а зная его намерения, они сразу же выбросят его за борт.
Бегство невозможно, но даже не это казалось самым грустным. На самом деле Аду звали Одудува. Он был родом из племени йоруба империи Ойо. Сперва он жил с йоруба в их деревне, а затем его продали в племя ийо работорговцам. С племенем манде его переправили вниз по реке в место под названием Бенин. Там его посадили в тюрьму черные мусульмане из региона, лежавшего вверх по реке Нигер. Из тюрьмы его забрал араб-мусульманин из Тимбукту и продал португальцу-христианину из Лиссабона. У этого португальца была кожа оливкового цвета. Он продал Аду испанцу из Севильи, а тот — совсем белокожему англичанину из Ливерпуля. В конце концов он попал к Куинтавалю в Гавану на Кубе. За него платили раковинами каури, медными палочками, крашеной тканью, английскими фунтами, португальскими эскудо, испанскими дукатами. Мог ли он считать мать Африку домом, родиной, убежищем, безопасным местом? Мог ли он забыть о том, что случилось с ним?
— А ты, Хуан, поднимешь якорь. Все остальные опустят паруса, когда рассветет, и мы отплывем далеко от берега. С юга дует ветер. Они даже не заметят, что мы уплыли, если кто-то из них не посмотрит на корабли.