Сеньор Исла, стоявший рядом с братом Франсиско, услышав о морских чудовищах, не удержался и рассказал добряку монаху о том, что юкатанский боа-констриктор может проглотить человека целиком, а если голоден, то и двух человек; самая же смертоносная из живущих на земле тварей, скорпион, может забраться в ботинки. «В случае с вами, брат Франсиско, так как у вас нет ботинок, то между пальцами ног», — капитану Исла нравилось дразнить невинного Франсиско, которого он считал глупейшим из глупцов.
— Мы приняли участие во множестве сражений, — продолжил Кортес.
Насколько было известно Куинтавалю, Кортес никогда не принимал участия в сражениях, за исключением небольшой стычки на побережье. Так как Кортес был среди тех, кто завоевывал Кубу, он хвалился своей отвагой, но на самом деле кубинские араваки просто бежали от нападавших. Куинтаваль начал вполголоса излагать эти интереснейшие факты Аду, а тот кивал, надеясь, что они не выглядят как заговорщики. Его хозяин добавил, что уж он-то, дон Куинтаваль, ежедневно упражняющийся в фехтовании, может отличиться в любой битве. Аду, его партнер по тренировкам, прекрасно знал все финты, ложные выпады и неожиданные парирования дона Куинтаваля. Кортес на Гаити был нотариусом средней руки, не унимался Куинтаваль, его плантация на Кубе пришла в упадок, и все рабы там умерли от голода, а еще он бросил юридический факультет Саламанки, недоучившись, — в общем, он никчемный испанский разгильдяй. Поговаривали даже, что, когда Кортес только приехал на Гаити, он работал писарем и ходил по площадям, предлагая свои услуги неграмотным, за что ему платили одно-два мараведи. А форменную накидку он делил с двумя другими писарями. Более того, Куинтавалю было достоверно известно, что Веласкес, губернатор Кубы, горько сожалел о том, что выбрал Кортеса главой экспедиции, и в последний момент попытался отозвать деньги и приказ. Когда Кортес выходил из порта, направляясь к берегам Юкатана на своем нао «Санта-Мария де ла Консепсьон» под знаменами с надписью на латыни: «Братья, последуем же за Крестом, и вера наша приведет нас к завоеваниям», губернатор Веласкес отправил на берег послов, и те лихорадочно размахивали в воздухе подписанными бумагами, трепетавшими на ветру, словно жалкие флаги поражения, крича: «Вернитесь! Вернитесь!»
Аду делал вид, что одним ухом слушает своего хозяина, другим Кортеса, а сам держал рот на замке. На самом деле он думал о том, как бы лечь на теплый песок и заснуть. В течение всех долгих лет, что он провел в рабстве, за исключением того периода, когда он сидел прикованный в трюме и просто хотел умереть, каждое утро Аду думал о том, как ему сегодня сбежать. Утром он мечтал о сне. Во сне он был свободен, хотя дон Куинтаваль заставлял его спать в своей кровати и долго не давал ему забыться, рассказывая о своем детстве в Испании и жителях Сантьяго-де-Куба, которые были его врагами, о своей ненависти к ним. Если Аду проваливался в дремоту, дон Куинтаваль толкал его локтем в бок: «Проснись, Аду, я еще не договорил». Наболтавшись всласть, хозяин заставлял Аду встать на колени рядом с ним и слушать молитвы за всех донов Куинтавалей, умерших тем или иным образом. Аду не верил в Бога Куинтаваля, но все равно молился про себя за свою семью в Африке, потому что называл их именно так: «моя семья», как будто был свободным человеком.