— Держитесь, держитесь! — кричал он, перекрывая грозу. — Спрячьтесь в трюм! В трюм! Где Франсиско? Франсиско! Франсиско!
Сейчас ему бы не помешало присутствие святого. «О Господи, помоги мне». Он уже не мог открыть рот, поскольку сразу начинал захлебываться, но все же сумел пробормотать: «Пресвятая Мария Богородица, Господь с Тобою, благословенна Ты среди женщин и благословенен плод лона Твоего, Иисус. Святая Мария, Матерь Божья, помолись за нас, грешных, в час смерти нашей, аминь». Он упорно пробирался вперед. Все, кроме рулевого Нуньеса, уже спрятались в трюм.
— Нуньес?
— Все плохо, капитан. Muy malo[21]. Возвращайтесь, идите в трюм. Вас смоет за борт.
— Sí.
Возвращаясь к своей каюте, Кортес увидел лошадей. Они стояли на прежнем месте, стреноженные, цыплята собрались рядом с ними под парусиной, все свиньи набились туда, словно пассажиры Ноева ковчега, и край защищавшей их ткани бился в воздухе. И вдруг он увидел Альварадо рядом с его конем по кличке Алонцо. Альварадо обнимал морду животного, успокаивая того посреди шторма. Он гладил коня по лбу и шептал ему что-то на ухо. Мокрые от дождя волосы Альварадо были черными, но Кортесу, помнившему их цвет, голова Альварадо показалась золотой, как будто над ним висел нимб.
— Чудовищная погода. Но ничего, пройдет, — крикнул Альварадо, сложив руки рупором у рта, чтобы Кортес его услышал.
— Да уж, плохая ночка, — крикнул в ответ Кортес, думая, что, возможно, Альварадо — это ангел, ангел-хранитель, а вовсе не настоящий — трусливый и суетливый — Альварадо.
«Возьми себя в руки, Кортес, Кортес, капитан, команданте, генерал, конкистадор», — уговаривал себя Кортес, медленно двигаясь против ветра. Он шел вперед к своей каюте, и его ноги упирались в палубу. Потянув дверь на себя изо всех сил обеими руками, он захлопнул ее. Упав на колени, он схватился за ножку стола, прибитого к полу, и взмолился о том, чтобы не попасть во чрево кита, как Иона, наказанный за непослушание и гордыню. Пусть все закончится поскорее, Господи Боже, пусть все закончится. Он ведь пытался быть хорошим, справедливым человеком, исполнять волю Божью на земле. «Ты сердце мое, любовь моя, распятый за меня Иисус. Я не Кетцалькоатль. Я никто. Я не верю в языческих богов. Прошу тебя, Боже, прости меня». Зажмурившись, он молился изо всех сил. Вдруг он заметил, что ветер переменился. Замерев, Кортес внимательно прислушался. Сумел ли он своей молитвой усмирить гнев Небес и остановить чудовищный шторм? Да, шторм уже заканчивался, заканчивался, уж он-то чувствовал это. Кортес вновь начал молиться: «Помнишь меня, Эрнана, который выполнял волю Твою всю свою жизнь? — Гроза прекратилась. — Помни, Господи, я создан из праха. — А гроза и вправду прекратилась! — Я ничто, Твой смиренный раб». И вот корабль остановился и вздрогнул в последний раз, словно огромное животное, отряхивающееся после дождя; воцарилась тишина.