— Да, я не тупой. Гладь воды — суть пси-поле. Ее что-то поколебало и вместо ровного гладкого зеркала воды, то есть его пси-аналога, мы получили обилие волн. Принцип понятен, не ясно лишь, почему ты склонен считать такую катастрофу техногенной, а не естественного происхождения?
Мезенцев скорчил такую рожу, будто его спросили очевиднейшие вещи.
— Вообще-то, это проистекает из элементарной логики. Природные катастрофы куда менее разнообразны, чем техногенные. Только человек постоянно что-то изобретает, проводит эксперименты во всех областях науки, пытается познать, понять окружающий его мир. На пути познания строятся теории, которые обязаны подкрепляться практическими исследованиями. Наука, как ты понимаешь, многогранна, и экспериментов в ней можно провести невообразимое количество, так что шансов создать некое чудо-юдо, которое в итоге бахнет и всколыхнет пси-фон, у человека больше, нежели у природы.
Кондратьев вынужден был признать правоту друга и поругать себя за то, что сам не додумался до такого очевидного ответа.
— Хорошо, с этим все понятно, ну а вторая твоя версия какова?
— Со второй сложнее, — погрустнел Мезенцев. — Дело в том, что если пси-поле в природе не существует, то в результате некоторого происшествия, это поле появилось, причем сразу во взбаламученном состоянии.
— Под некоторым происшествием ты, очевидно, понимаешь всю ту же техногенную катастрофу?
— Скорее всего, да…, однако, сложность здесь не в этом. В конце концов, мало ли что там могли наизобретать высокоинтеллектуальные мозги в белых халатах. Проблема в том, что в этом случае нечто, приведшее к катастрофе, куда опасней того, что могло к ней привести в пером варианте.
— С чего ты взял?
— Рассуждаю логически, хотя здесь логика, признаться, сложнее и не столь очевидна как в первом случае. Если в первом варианте нечто вызвало столь мощные колебания пси-поля, то во втором, это нечто, то есть другое нечто, создало поле на пустом месте. Понимаешь разницу? Испоганить что-то куда проще, чем создать заново, с нуля. Это совсем другой порядок возможностей.
Михаил опять завис, обдумывая и анализируя услышанное. Мезенцев, даже не пытаясь его читать, понял, что старшему товарищу далеко не все ясно из сказанного.
— Вопросы? — деликатно поинтересовался Григорий, чувствуя, что таковых у Кондратьева имеется множество.
Как выяснилось секундой спустя, он оказался прав. Не то чтобы Михаила прорвало, но он честно пытался разобраться в проблеме, поэтому спрашивал и спрашивал.
— Вот не понятно мне, если честно, как вообще может существовать твой второй вариант.