— Для нас он будет только обузой. С собой мы его точно не потащим.
— Но и здесь его оставлять — преступление. Он же ничего не соображает. Он здесь пропадет.
— Не пропадет. Запрем в каком-нибудь помещении и успокоим.
— Умрет с голоду, — набычился Мезенцев.
— Оставим еду.
— Где? Как? Забыл, что вся электрика накрылась медным тазом как после ЭМ-взрыва?
— И это еще один вопрос, на который нам с тобой необходимо найти ответ. Но с электрикой не все так плохо. Здесь есть дизеля. Топлива полно. Подключим, запустим генераторы, на пару холодильников хватит.
Григорий с недоверием посмотрел на стоящего без движений человека.
— Как ты собираешься его успокаивать?
— Не бойся, не летально. В местном медпункте вколем ему что-нибудь соответствующее, уснет как миленький.
— На совсем?
— Я, по-твоему, такой уж зверь бессердечный?
— Иногда мне так кажется.
— Это прямо похвала, — улыбнулся Кондратьев.
Мезенцев не стал спорить с командиром. По большому счету то, что предлагал Михаил, являлось, фактически, единственно-правильным решением в отношении съехавшего с катушек человека. И если сердце все еще сопротивлялось будущему поступку, то разум его давным-давно уже принял.
Собрались за пол часа. Перекусили в зале одного из ресторанов. Кондратьев, как всегда, отпустил пару сальных шуточек в адреса судьбы, VIP-деликатесов и изменчивости статуса человека в современном мире.
— Жестокий ты человек, — сказал Григорий, пытаясь сориентировать себя и Михаила на местности. — Людей не любишь, над чужими проблемами смеешься.
— Людей не люблю, что верно, то верно. А за что любить их? Ты задумывался над этим вопросом? Если нет, советую поразмышлять, очень, знаешь ли, неоднозначная тема.
— Ты же человек, не зверь, с чего бы тебе вдруг не любить себе подобных?
— Да с того, что двуногие — самые хитрые и подлые твари на планете Земля. Только люди могут улыбаться тебе в лицо, а отвернешься, и они без зазрения совести вгонят нож промеж твоих лопаток. Только люди изживают и убивают стариков ради квартир. Только люди способны не просто к убийству ради пропитания или чего-то понятного и простительного, но ради наслаждения. Да, человек может сцепиться с другим, защищая кого-то, одни люди могут начать с другими войну ради ресурсов — все это понятно и оправдано выживанием, но в нас самих столько зла, что закачаешься. Поэтому я не люблю людей. Животные куда честней.
Григорий хмыкнул, не зная даже, что и ответить. С одной стороны Кондратьев был совершенно прав, с другой — человеческой сущности Мезенцева была глубоко противна подобная ситуация.