— Облака? — удивился эмир.
— Когда небо затягивает туча, у него болит голова.
Воин, не вставая с колен, закивал, подтверждая.
— Поэтому в пасмурную погоду я освобождаю его от службы. Он идет к себе и лежит на ковре, пока боль не пройдет. Но не жалуется. Дождь здесь бывает редко, и голова лучше пусть болит, чем ее не будет совсем.
Воин снова закивал.
— Пусть облака! — с тоской в голосе сказал эмир, и евнух понимающе моргнул жирными веками. Легким толчком подняв Ахмеда на ноги, увел его к двери…
* * *
Франк оказался немолодым, с заметной проседью в бороде и серебристыми нитями волнистых черных кудрях. Он вежливо поклонился и встал прямо, смело глядя в глаза эмиру.
«Не боится», — понял Имад и почему-то обрадовался.
— Где учился лечить? — спросил, придавая голову суровость.
Подскочивший евнух, быстро перевел. Франк ответил.
— В своей земле, — пояснил Ярукташ. — Но я не понимаю, где она. Это не Аквитания и не Окситания, не земля англов или франков, не Германия, не Венеция и не Латиния. Говорит, что земля его за морем, которое греки называют Понтом Эвксинским.
— Там живут номады, дикие кочевники, — удивился Имад. — Я видел их. Язычники… Он не похож.
Евнух облизал губы. Переспросил лекаря.
— Говорит, что возле моря действительно живут кочевники, Но его земля лежит много дальше к холодному морю. Полгода у них лежит снег, да такой, что повозки не могут проехать по дорогам и их ставят на полозья. Хотя лето там жаркое. Не знаю… Он говорит на многих языках: прованском, англов, франков, понимает латынь…
— Что привело его сюда?
— Что и других, — пожал плечами Ярукташ. — Стремление поклониться святыням. Он пришел сюда с другом, но попал в неудачное время. Один из отрядов Несравненного захватил их на дороге к Эль-Кудсу, который они зовут Иерусалимом, далеко отсюда еще перед осадой. Мы знали, что Иерусалим падет, поэтому рабы стоили дешево. Я купил их за пару сапог. И считал, что дал дорого.
— Он может спасти Мариам?
Пленник кивнул.
— Пусть скажет как.
Лекарь заговорил, и Имад обратился в слух.
— Он знает, что у твоей любимой жены поперечное положение плода, поэтому он не может выйти наружу. Я сказал ему это, — смущенно пояснил евнух в ответ на взгляд эмира. — Он говорит, что, если не вмешаться, у роженицы разорвутся внутренности, и она умрет в мучениях. Единственное спасение — разрезать живот и достать ребенка. Затем зашить рану.
— Ребенок при этом погибнет?
— Он говорит, что если не поздно, то удастся спасти и плод.
— Он знает, на что идет?
Ярукташ спросил, и пленный кивнул.
— Не боится?
— Говорит, что будет до смерти укорять себя, что мог помочь и не решился. Если ты, господин, откажешь, то он укорять себя не станет. Только просит отослать его на работы в другое место. Мариам так страшно кричала этой ночью, что он не мог спать. Хорошо, что ей дали травы, — добавил евнух поспешно. — Я тоже не спал.