“Нет, конечно”, ответил мне он.
“Все ли пророки?” — “Нет”.
“Все ли учителя?”. — “Нет”.
Когда я дошел до следующего стиха, он отказался мне отвечать и читать дальше. Он очень хорошо видел, к чему его вел текст. На вопрос: “Все ли говорят на языках?”, ответом могло быть только “Нет”.
Три раза я пытался с ним заново читать текст. Три раза он отказался следовать до конца. Ушел рассерженным. Начиная с того дня я стал для него “персоной нон-грата”. Когда разрушаешь священные башни, как поступил Гедеон (Суд. 8), нужно ожидать бурной реакции и быть готовым терять друзей.
В точке, к которой мы сейчас пришли, необходимо развенчать некоторые практики или опыт, которые в жизни многих являются неосознанным отклонением от Писания.
Вот свидетельство, которое рассказали одному молодому подлинному христианину его родители. Когда их сын вышел из своей комнаты, после пребывания пред Богом в говорении на языках, можно было по его лицу увидеть, что в нем что-то произошло. Он почти был похож на Моисея, когда тот спустился с горы, преображенный присутствием Божьим.
Неопровержимо и убедительно, не правда ли? — Похоже на то. Но чтобы в это поверить, надо обойти молчанием все, что было сказано о цели говорения на языках. Надо отложить в сторону тот факт, что это не было знамением для верующих, что использование этого дара не было предоставлено всем людям, и что нигде не написано о том, что его надо практиковать дома, тем более, что его действие закончилось. Это три удара, нанесенные Библией, если не считать остальные, о которых сейчас нет возможности напомнить без того, чтобы не пересказать все сказанное до сих пор. Все те, которые уважительно удивляются подобному опыту не подозревают, что Писание в этом случае игнорировано и они находятся в полном субъективизме.
Кстати, восточные религии предоставляют большее в этом плане. Те, которые имели привилегию прочитать книгу “Combats” (“Сражения”) отца Chiniguy, канадского священника обратившегося в пятьдесят лет в католической церкви, хорошо сделают, если перечитают, по возможности, его свидетельство. Он повествует, что в его священнической жизни самые благословенные и возвышенные мгновения он провел в преклонении перед облаткой (пресный хлеб для причастия). Тогда он достигал возвышенного. Он ощущал себя перенесшимся, возвысившимся, преображенным. После его обращения это “возвышенное” происходящее из ложной доктрины, оказалось для него беззаконием. И все-таки, какой полет души, какое вдохновение, какое свидетельство!..