Джессику захлестнуло чувство вины.
— Родной мой, прости меня, — сказала она Никки. — Если бы я знала, что они на это пойдут, я бы тут же согласилась. Мне и в голову не могло прийти…
— Не беспокойся, мамочка. — Несмотря на боль, Никки пытался ее ободрить. — Ты не виновата.
— Никто не мог предположить, что эти варвары способны на такое, Джесси, — донесся голос Энгуса из дальней клетки. — Очень больно, старина?
— Побаливает. — Голос Никки дрогнул.
— Позовите Сокорро! Медсестру! — опять взмолилась Джессика. — Понимаете? Сокорро!
На сей раз караульный даже не повернул головы. Он, не отрываясь, читал комиксы.
Наконец появилась Сокорро, как видно, по своей воле.
— Пожалуйста, помогите Никки, — попросила ее Джессика. — Ваши друзья прижгли ему грудь.
— Значит, сам напросился.
Сокорро знаком велела охраннику открыть клетушку Никки и вошла туда. Увидев четыре ожога, она поцокала языком, затем повернулась и вышла из камеры; охранник запер за ней дверь.
— Вы вернетесь? — крикнула Джессика.
Сокорро хотела было по своему обыкновению сказать что-то грубое. Но передумала, коротко кивнула и ушла. Через несколько минут она вернулась, неся ведро, кувшин с водой и сверток, в котором оказались тряпки и марля.
Через перегородку Джессика наблюдала за тем, как Сокорро заботливо промывает ожоги. Никки морщился и вздрагивал, но ни разу не вскрикнул. Промокнув ожоги марлей, Сокорро наложила на каждый повязку — марлевую подушечку, закрепленную пластырем.
— Спасибо, — с опаской сказала Джессика. — Вы все сделали, как надо. Я могу спросить…
— Ожоги второй степени — они заживут.
— А нельзя ли как-нибудь облегчить боль?
— Тут не больница. Пусть терпит. — Сокорро повернулась к Никки, лицо ее было серьезно, голос суров. — Сегодня надо лежать смирно, мальчик. Завтра болеть будет меньше.
— Пожалуйста, можно мне к нему? Ему всего одиннадцать лет, я же его мать. Можно нам побыть вместе, хотя бы два-три часа?
— Я спрашивала Мигеля. Он сказал — нет.
И Сокорро удалилась.
Какое-то время все молчали, затем Энгус ласково сказал:
— Я бы очень хотел сделать что-нибудь для тебя, Никки. Жизнь несправедлива. Ты этого не заслужил.
Пауза. Потом:
— Дед?
— Да, мой мальчик?
— Ты можешь кое-что сделать.
— Для тебя? Что, скажи.
— Расскажи мне про песни второй мировой войны. А одну какую-нибудь спой, пожалуйста.
Глаза Энгуса наполнились слезами. Он понял все значение этой просьбы.
Никки обожал песни и музыку, и иногда летними вечерами в коттедже Слоунов, стоявшем на берегу озера неподалеку от Джонстауна в штате Нью-Йорк, дед с внуком вели беседы и слушали песни второй мировой войны, которые в тяжелые времена поддерживали поколение Энгуса. Никки никогда не надоедали эти разговоры, и сейчас Энгус изо всех сил пытался вспомнить привычные слова.