“И вполне мог бы, — подумала Джессика. — Много лет назад у нас мог бы быть общий ребенок…”
Партридж невольно подумал о Джемме и их неродившемся сыне.
Он услышал, как Джессика вздохнула:
— Ох, Гарри!
Оба молчали, слушая рокот моторов и плеск волны за кормой. Затем Джессика протянула руку и сжала его пальцы.
— Спасибо, Гарри, — сказала она. — Спасибо за все — за прошлое, за настоящее.., дорогая моя любовь.
Мигель трижды выстрелил в воздух, разрывая тишину: это самый быстрый способ поднять тревогу.
Всего минуту назад он обнаружил трупы Сокорро и Висенте. Было 3.15 ночи и, хотя Мигель этого не знал, прошло ровно сорок минут с тех пор, как лодка с Партриджем и остальными отплыла от причала Нуэва-Эсперансы.
Ярость Мигеля была дикой и неуемной. Он схватил стул, на котором сидел охранник в сарае, и швырнул его о стену, — стул разлетелся на куски. С какой радостью он убил бы кистенем и потом разрубил бы на части всех, кто повинен в том, что пленники бежали.
К сожалению, двое из них были уже мертвы. И Мигель сознавал, что вина в известной мере лежит и на нем.
Он, конечно же, недостаточно следил за дисциплиной. Сейчас, когда было уже поздно, он ясно это понял. С тех пор как они сюда прибыли, он поубавил бдительности. Ночью поручал другим оберегать пленников, в то время как должен был следить за этим сам.
Причиной была его слабость к Сокорро. Он еще в Хакенсаке воспылал к ней — и до похищения, и после. Даже сейчас он вспоминал, с какой усмешечкой в день их отъезда она сказала ему про катетеры, вставленные узникам на время пути:
“Это такие трубки, которые вставляют мужикам в член, а бабам в дырку. Enriendes?”[90]
Да, он понимал. Понимал он и то, что она дразнит его, как дразнила других в Хакенсаке — к примеру, в ту ночь, когда вдруг вздумала переспать с Карлосом, так что Рафаэль, которому она до того отказала, все слышал и чуть на стенку не лез от ревности.
Но в ту пору у Мигеля были другие заботы и обязанности, и он сурово подавлял в себе всякие мысли о Сокорро.
А в Нуэва-Эсперансе дело обстояло иначе. Дни тянулись тут медленно, как и ночи, и Сокорро, уступив его домогательствам, открыла ему дверь в рай.
С тех пор они много времени проводили вместе, иногда и днем, а ночью — всегда, и она оказалась самой изощренной и совершенной любовницей, какую он когда-либо знал. Под конец он стал ее рабом и, словно наркоман, живущий от укола до укола, не думал ни о чем другом.
И теперь он за это расплачивался.
Сегодня ночью, ублаготворенный, как никогда, он заснул глубоким сном. Затем, минут двадцать назад, проснулся с намерением снова овладеть Сокорро, но, к своему огорчению, не обнаружил ее рядом. Какое-то время ждал ее. И поскольку она не возвращалась, вышел посмотреть, где она, прихватив с собой пистолет-автомат, с которым никогда не расставался.