Она всхлипнула, все также не отпуская банку. Я тоскливо молчал.
— Вот что я тебе скажу, — шмыгнув носом, решительно сказала мать. — Если Дуня сегодня уйдет от тебя в свое общежитие, ты мне — не сын! В кои веки найдется такая девочка: умная, чистая, добрая — такие только в провинции, наверное, остались, и то поискать… Понял! Скажи ему, отец!
— И скажу! — заплетающимся языком подтвердил полковник запаса Ноздрин-Галицкий. — Чтобы завтра с ней — в ЗАГС! А если ты не захочешь, я сам на ней женюсь!
— Я тебе сейчас женюсь, боров старый! — рассердилась мать. — Размечтался!
— И женюсь! — с пьяной настойчивостью подтвердил отец. — Раз нет внуков, заведу детей. Снова…
Я еле затолкал его в машину и, расстроенный, вернулся к себе. Пока я гулял на свежем воздухе, Дуня прибрала стол и сейчас, надев мамин фартук, домывала на кухне посуду. Я присел на диванчик и молча смотрел, как она ловко ополаскивает под струей горячей воды тарелки и составляет их мокрой стопкой на ребристой поверхности мойки. У меня вдруг закололо в груди: утро, яркий солнечный свет в окне с беленькой занавеской и маленькая ручка, ласково перебирающая мои спутанные после сна волосы… Не матери мне нужно бояться… Я сам себе не прощу…
Покончив с посудой, Дуня повернулась ко мне, пряча покрасневшие от воды руки под фартуком.
— Что-нибудь еще?
— Присядь! — попросил я, придвигая стул.
Она села на краешек, все также пряча руки. Я молчал, не зная, с чего начать, а она спокойно смотрела на меня своими синими глазами. Молчание затянулось.
— Так что делать, Аким? — вновь спросила она.
— Остаться, — удивляясь своей робости, тихо сказал я.
— Надолго?
В глазах ее заплясали искорки.
— Пока не надоест.
— Кому?
— Тебе.
— А если мне никогда не надоест?
— Значит, оставайся насовсем.
— У тебя некому мыть посуду?
— Я сам мою посуду! — взорвался я. — Сам стираю, сам глажу белье и убираю квартиру. Я умею готовить, а в армии меня научили пришивать пуговицы и даже штопать одежду…
— Зачем же тогда я тебе нужна? — спросила она, кусая губы, чтобы не засмеяться.
Я растерянно умолк. Она тоже молчала, весело глядя на меня своими искрящимися глазами.
— Ты будешь гладить меня по голове, перебирать мои волосы… — выдавил я.
— И только?
— Мы можем соприкасаться нашими родинками, — сказал я, чувствуя себя полным идиотом.
— Тебе же не понравилось! — всплеснула она руками. — Помнишь, тогда в Горке…
— Ну, я не ожидал… — забормотал я, с ужасом понимая, каким дебилом сейчас выгляжу. — Это было так вдруг…
— Смотрю я на тебя и глазам не верю, — сказала она, засмеявшись. — Умный, образованный, красивый — гусар, как Рита говорит, а предложение девушке толком сделать не умеешь… Не знаешь, разве, что в таких случаях говорят?