Шагая мимо крыла, где шел ремонт, отец встретился взглядом с рабочим средних лет; тот смущенно отвел глаза. Двенадцатый этаж не сулил ничего хорошего, и все это знали. Последние три дня, часами просиживая во временном, необустроенном холле для ожидающих, он внимательно наблюдал за происходящим вокруг.
Печальная история была связана с палатой напротив моей – там лежал молодой человек с тяжелой травмой головы (он упал в шахту). Каждый день к нему приходили пожилые родители, но никто, кажется, не питал надежд на его выздоровление. Отец помолился богу, надеясь, что моя судьба сложится удачнее, чем у юноши, и, глубоко вздохнув, приготовился увидеть, в каком состоянии я встречу его сегодня. Меня только что перевели в новую отдельную палату – всем казалось, что так будет лучше. По пути ко мне его подозвала одна из пациенток.
– Это ваша дочь? – спросила она, показывая на мою палату.
– Да.
– Не нравится мне, что они с ней делают, – прошептала она. – Я не могу говорить, потому что за нами следят.
Было в ее поведении что-то странное, и отец покраснел, смущенный разговором. Но все же он выслушал ее – главным образом потому, что ее увещевания подтверждали мой параноидальный бред. Естественно, его беспокоило то, что происходило на этаже в его отсутствие, хотя в глубине души он понимал, что я нахожусь в одной из лучших больниц в мире и все его страхи, скорее всего, надуманны.
– Вот, – сказала женщина, протянув отцу смятую бумажку с нацарапанными на ней неразборчивыми цифрами. – Позвоните мне, и я все объясню.
Отец вежливо убрал бумажку в карман, но, разумеется, перезванивать не стал. Толкнув дверь в мою новую палату, он нечаянно ударил охранника, который сидел, приперев дверь стулом.
В новой палате было удивительно спокойно – ряд окон выходил на Ист-Ривер и магистраль ФДР[12]. Баржи бесшумно скользили вниз по реке. Отец был доволен, что меня перевели: ему казалось, что палата интенсивного наблюдения с ее мониторами, медсестринским постом и постоянным шумом от трех других пациенток усиливала мое беспокойство.
Проснувшись и увидев его, я улыбнулась. Впервые с той ужасной ночи у него дома (накануне поступления в больницу) я поприветствовала его дружелюбно. Его обрадовало мое изменившееся настроение, и он предложил прогуляться по этажу, чтобы я могла размять ноги.
Хотя я сразу согласилась, прогулка далась мне нелегко. Я еле шевелилась, как старуха: с трудом сдвинулась к краю кровати и свесила ноги. Отец надел мне чистые темно-зеленые носки с нескользящей подошвой и помог слезть. Он заметил, что на голове у меня уже нет электродов, но оказалось, что я сама их сорвала во время очередной ночной попытки к бегству и медсестры просто не успели снова их прикрепить.