— Оставайся на месте! — прикрикнула на нее аббатиса. — Ты, негодница, вздумала меня учить, как я должна говорить с тобой?
— Я не негодница, — вспыхнула Агнес.
— Ты такая же негодница, как и тот негодник… негодяй, которого ты любишь!
— Я никогда не смогла бы полюбить негодяя, — заметила Агнес с ледяным спокойствием, так как чрезмерная резкость тетки начала возбуждать в ней презрение. — Как никогда не смогу смириться с отношением к себе как к человеку недостойному.
Но тетка пропустила эти ее слова мимо ушей:
— Впредь здесь позаботятся о том, чтобы ты вторично так низко не пала; но сейчас ты пала, племянница, — ты вздыхаешь о человеке, который по своему сословному положению недостоин тебя. Если бы он был достоин тебя, ты бы уже давно во всем призналась. Давно бы рассказала о нем отцу. Но все это делается втайне, украдкой, шепчутся в темных углах, тискаются, должно быть, и… Бог знает, что там еще творилось! Бог знает, до какого тяжкого греха может довести юное легкомыслие! — аббатиса опять вздрогнула и перекрестилась. — Ты хотела пойти по следам сестры твоего отца? Последовать этому дурному примеру? Тайно бежать из родительского дома и навлечь величайший позор на себя и своих родных? — задавая эти вопросы, безжалостная аббатиса словно забивала гвозди в тело девушки. — Кто знает, что еще могло бы случиться, если бы ты дольше оставалась в Куйметса… без моего неусыпного присмотра!..
— Магдалена Цёге! — Агнес с нескрываемым презрением оборвала речь тетки. — Если вы не стыдитесь позорить то имя, которое я имею честь носить, то вспомните, по крайней мере, что вы — аббатиса монастыря Бригитты. И не стыдно вам наводить на меня напраслину?
Этот упрек имел, однако, действие совсем не то, на какое рассчитывала Агнес; аббатиса вместо резких слов стала пользоваться более ядовитыми.
— Именно потому, что я хотела сберечь славное имя твоего отца, барона Мённикхузена, от нового позора, я и предложила старику свою помощь: взяла тебя под опеку, — сказала она хриплым голосом. — Ты должна знать, дорогая, что не вырвешься из моих рук до тех пор, пока упорство твое не будет сломлено силой и пока твои помыслы, ныне блуждающие на ниве греха, не будут перенаправлены к благу.
— Я не могу поверить, чтобы мой отец отдал меня сюда в заточение, — воскликнула Агнес. — Не могу поверить, что он, зная о вашей жестокости, о ваших подозрениях, согласился принять вашу помощь. Вы, верно, обманули его; вы ему другое предлагали…
— Думай, что хочешь, маленькая лгунья, но прежде всего ты должна поверить: в этих стенах вся власть и сила сосредоточены в моих руках. Тебя никто не спасет ни сегодня, ни завтра; и в сих стенах у тебя нет доброжелателей. Твой отец далеко, и он доверяет мне больше, чем тебе. Он не хочет тебя видеть, пока я не извещу его, что ты этого достойна, — аббатиса изучающе глядела на племянницу, желая знать, возымеют ли ее слова долженствующее действие; и радовалась, видя смятение в лице девушки. — Не бойся, что я посягну на твою жизнь, но тело твое я подвергну истязаниям, твою оскверненную душу очищу: если не молитвой и увещеваниями, то плетью, если не плетью, то мучительным огнем… И все же ты можешь облегчить свое наказание, если открыто назовешь того, кто увлек тебя на путь греха и кто доныне тобою владеет.