— Вы можете поклясться? — с великой надеждой посмотрела на Иво Агнес.
— Могу. Но скажу вам для ясности… На этом человеке лежит подозрение в тяжких деяниях, и он должен оправдаться перед судом в Таллине.
— Я не боюсь суда, но связать себя сейчас не позволю, — твердо сказал Гавриил.
Агнес с отчаянием вглядывалась в лицо Иво — низкий лоб, глубоко посаженные глаза, выдающийся упрямый подбородок; похоже, уступок здесь ждать было бесполезно.
— Габриэль… на одно слово! — тихо позвала Агнес.
Гавриил с готовностью склонился над ней.
— Помни, милый друг: твоя смерть — это и моя смерть, — прошептала ему на ухо Агнес. — Прошу тебя! Смирись ради меня!
— Ты этого желаешь? — печально шепнул ей Гавриил, поглядывая искоса на дюжих ополченцев.
— Я думаю, так будет лучше.
— Ты не знаешь Иво.
— Я знаю своего отца. Он выручит нас, едва обо всем узнает, — слабым голосом молвила девушка.
— Ах, Агнес! Я привык полагаться только на себя. Но если ты просишь…
После этих слов он выпрямился, бросил свой меч к ногам Иво и глухо произнес:
— Теперь делай со мной что хочешь, брат!
В одну минуту руки его были связаны за спиной. Еще раз с грустной улыбкой склонил он голову перед Агнес, и осмелевшие ополченцы потащили его вон из шатра.
Агнес бессильно опустилась на постель…
С этого дня жизнь в лагере несколько изменилась. Если до сих пор Иво Шенкенберг спешил возвратиться в Таллин и не советовал своим воинам слишком уж обосновываться здесь, то теперь он действовал так, будто хотел навсегда остаться на берегу реки Ягала. Он строго-настрого запретил шуметь около его шатра и никого туда не впускал, кроме одной старой, опытной женщины, которая в лагере исполняла обязанности врача и слыла чуть ли не колдуньей. Эта старуха днем и ночью сидела у постели девушки, перевязывала рану свежими тряпицами, толкла в ступке какие-то листочки и корешки, и делала припарки, и поила раненую горькими целебными настоями. Благодаря ее непрестанным заботам и лечению рана Агнес вскоре зажила.
Как-то Иво Шенкенберг шел по лагерю, и к нему обратился один ополченец:
— Я с просьбой к тебе, Иво.
— А, это ты Сийм!.. — признал Шенкенберг. — Я думал, ты разбойничаешь где-то, а ты здесь.
— Я давно не разбойничаю. Я под твоим началом служу.
Шенкенберг злобно усмехнулся:
— Ты, вонючка, хоть бы помылся, что ли! За версту от тебя несет… Но что ты хотел? Я слушаю.
— Стало известно мне, что ты держишь в плену одного человека…
— Держу. А тебе-то до него что за дело? — насторожился Шенкенберг.
— Отдай мне его, — глаза Сийма по-волчьи сверкнули.
— Тебе? Для чего?