Наконец, земан произнёс:
— Ну что ты, мастер Белов? Клянись!
— Но меча нет…
— Забываешься, мещанин! Меч — для воинов. Ты же — граджанин! Клянись, не то…
'Не ровён час — убьют', как говаривал солдатик–белячок из фильма про кронштадских матросов. Ну, тот, помните: 'Мы — пскапские… Мобилизованные… Нам в Петроград велено…'
Ну, я сюда тоже не чай пить пришёл, ясно дело.
Благо, за полгода пребывания в здешних 'Палестинах' успел обзавестись местными 'опознавателями 'свой–чужой'': скидываю шапку и через голову стягиваю пеньковый гайтан с католическим крестиком и оловянным образком покровителя цеха.
По примеру воинов, обмахиваюсь по–католически знамением, и зажав в кулаке крест с овалом образка так, чтобы их мог видеть любой желающий, ясно и чётко — не дай бог в таком деле мямлить: сразу под подозрение возьмут! — начинаю:
— Во имя Господа нашего триединого, всемогущего и всеведущего, я, Макс Белов, мастер братства Святого Лаврентия славного города Жатеца, Крестом Господним и Святым мучеником Лаврентием, обещаю и клянусь никогда никому не выдавать известное мне о пане Юрасе Влченише из Влченишева…
Последними роту принесли хлопы земана. Лесные гости вовсе успокоились насчёт потенциальной опасности с нашей стороны, и разговорились, предварительно развязав и притащив к кострам — греться — наших незадачливых караульных. Ян Жбан тут же грозно пообещал горе–охранникам грядущие кары на всю катушку, но, похоже, оба они уже достаточно впечатлились, битый час провалявшись на снегу перемотанные ремнями как добрая домашняя колбаса конопляным шпагатом.
Помимо уже знакомого предводителя — Чтвртака—Полуксендза и недоверчивого Гавела в отряде оказалось ещё трое лесовиков: двое Янов — Новак и Кулька, и Теодор Ковач, являвшийся действительно бывшим кузнецом той самой опустевшей прибрежной деревеньки, возле которой мы видели следы разгромленного монгольского становища. Как оказалось, монгольский ям перебили объединившиеся в разбойничью ватагу бывшие вольные арендаторы со здешних земель, разорённые буквально до нитки Имрё–беком, новым владельцем Влченишева. Возглавили нападение сам молодой Влчениш со своим дядькой–наперсником Малом: душа просила мести, но захватить обратно замок с достаточно сильным гарнизоном с помощью полубезоружныхх крестьян не представлялось возможным, вот и отыгрались на ближайшем становище покровителей Плешивца. Уничтожить немногочисленных монголов удалось подчистую, захватив коней, скот и оружие, но и потери получились громадными: на каждого убитого врага — по трое своих. Погиб в бою и старый воин Мал, а пан Юрась, сражавшийся в первых рядах, умудрился поймать грудью две стрелы и пропустить удар копья в бок, так что теперь лежал в потаённом домике посреди леса в полубессознательном состоянии вместе с другими тяжелоранеными. Легкораненые и часть здоровых разбойников, получив свои доли добычи, разбрелись кто куда по дальним деревням к разной десятиюродной родне. Жители же Рыбницы, прихватив помимо своего имущества ещё и оставшихся от монголов овец, и вовсе порешили утечь из становящихся неспокойными мест — о карательных отрядах узкоглазых воинов на мохнатых лошадях по всей земле ходила чёрная слава — куда подальше, скорее всего в Южную Богемию.