— Кто там?
— С Мосгаза.
Он открыл дверь, впуская Костенко, и сказал:
— Только извините, я в трусах.
— В трусах — не в бюстгальтере, — ответил Костенко, — переживу.
Тюрин засмеялся.
— Веселый Мосгаз, заходите…
— Я тягу проверить, — сказал Костенко.
— Тянет хорошо.
— Порядок есть порядок.
Тюрин притащил лесенку, поставил ее к ногам Костенко и вернулся к своей чертежной доске.
— Вы б поддержали меня, а то загремлю, — попросил Костенко.
— Вы долго будете тягу смотреть?
— Тягу не смотрят, ее чувствовать надо…
— Тяга — она, как говорится, и есть тяга…
Костенко взобрался на лестницу, продолжая ворчать:
— Сейчас в двести сорок девятой был, так лесенку попросил, а хозяйка меня обругала.
— Людмила Аркадьевна?
— А бог ее знает… Фифочка.
— Женщина с характером. Кого угодно доведет.
— Это уж я не знаю, а меня она довела. А сама стоит и плачет.
— Из-за Леньки…
— Это кто? Хахаль?
— Сын.
— Женился?
— Из дому сбежал.
— Куда?
— Я думаю, куда-нибудь в Сибирь подался.
— А почему в Сибирь?
— Я там в экспедиции был, с ума сойти, как здорово, ему кое-что рассказал, так он мне потом говорит: «Сбегу к чертовой матери».
— В той комнате у вас стена капитальная?
— В столовой?
— Да. Там, где дверь закрыта.
— Не знаю. Вы сами посмотрите.
Костенко зашел во вторую комнату, постучал по стене, быстро огляделся, увидел большой стол, маленькую горку для посуды и несколько стульев. Леньки там быть не могло. Он вышел в коридор.
— Придется еще прийти к вам, — сказал Костенко.
— Только пораньше приходите, а то я в институте, мамаша на фабрике, дом пустой.
— Ясно. Мне к этой дамочке снова надо идти, а душу выворотит. Дождусь, пока ее парень вернется.
— Ленька? Он не вернется.
— Неужто мать не жалко?
— Нет, жалко, конечно… Родители как-никак.
— Если он письмо вам черкнет, сказали бы матери-то…
— Думаете?
— Точно. Переживает — лицо как свекла стало. А что вы, друг ему?
— Друг не друг, а товарищ.
— Ну, пока.
— Всего хорошего.
— Так наши еще раз зайдут.
— Хорошо. Только утречком.
— Ясно. До свидания.
— Счастливо.
Людмила Аркадьевна стояла в спальне у окна и плакала. Оперативник из отделения сидел около телефона. Телефон молчал. Самсонов полулежал в кресле. Рядом с ним был Росляков.
— Алексей Алексеич, — сказал он, — вы не можете вспомнить, как у вас прошел позавчерашний день?
— Вас интересую я?
— Меня интересует все.
Самсонов отвернулся к окну.
«Позавчера, — вспоминал он. — Что же было позавчера? Днем я был в Министерстве финансов. Потом вернулся в институт. Это было, кажется, часов в пять…»
Он чувствовал усталость во всем теле. Ему было больно пошевелиться. Он слышал, как в приемной секретарша печатала на машинке. Стук клавишей казался ему оглушительным грохотом. Самсонов нажал кнопку вызова секретаря и услышал, как в приемной пронзительно и тревожно зазвенел звонок. Стук клавишей сразу же прекратился, зато громко и быстро затопали каблучки. Он поморщился.