— Я понял, понял! — прокричал я.
Ветер усиливался. Конструкцию Ллоуля спасало лишь то, что он предусмотрительно поместил ее за широким стволом какого-то дерева — в темноте уже и не разобрать, что за вид — как будто знал, откуда повеет. А может, и правда знал? Они же все рассчитали…
— Сейчас станет жарко! — крик стоящего в двух шагах Ллоуля еле пробился ко мне сквозь порывы ветра, с ледяным свистом уносившиеся на север. — Но ты терпи! Пригнись и терпи! Главное, не падай, не теряй равновесия!
Ответить я не успел. Новый толчок из глубины выбил из меня воздух, а бьющая в лицо стихия не давала вдохнуть — я сумел сделать это, только с трудом отвернув лицо в сторону.
Грянул невероятный гром, и мне показалось, что рядом со мной разорвалась бомба. Как, как я теперь услышу Ллоуля, если я к чертям оглох?!
Вновь стало темно, излучение от зомби сделалось едва различимым — худо-бедно проглядывались только два столба — а потом длинная ломкая молния расчертила небо причудливым зигзагом.
Всюду орали животные и птицы, и здешние, и пришлые. Наконец, окончательно рассерженное море вздыбилось — вдалеке начала расти огромная волна, высотой, наверное, с десятиэтажный дом. Я видел ее лишь долю секунды, освещенную мертвенным сиянием молнии, а затем все снова погрузилось в полную ужаса и криков тьму.
Земля отчетливо начала трещать под ногами, и я стоптанными подошвами видавших виды кроссовок ощущал, как поднимаются снизу вверх смертоносные расколы, куда вот-вот повалится все сущее. В бессилии я уставился на Ллоуля — мол, чего же ты ждешь? Включай свое чудо-юдо, сколько мы тут еще будем торчать?!
И тут я почувствовал это. Чужое присутствие, явление чего-то невообразимо громадного, чья мощь превосходила совокупные представления всего человечества, помноженного на бесконечность. Я не видел Пожирателя, но он был здесь, и я знал это из-за незнакомого прежде странного ощущения. Оно родилось внутри, где-то между лопатками, и начало холодом растекаться по всему телу, расходиться по рукам, ногам и голове. И, как ни странно, оно не имело ничего общего со страхом. Скорее, это была горькая обреченность, осознание, что радость и счастье вместе со светом навеки покинули мой мир.
У зомби, кажется, остался внушительный запас мощности — источаемый ими свет сделался в десятки раз ярче, став слепящим, и я вновь увидел уходящие вдаль белые колонны. Они прибавили в ширине и силе, но теперь уже не достигали неба, упираясь в нечто невидимое на высоте нескольких сотен метров и теряясь там, в черноте, безо всякого следа.