Сели рядом, как два добрых приятеля.
― Чего ты от меня хочешь? ― завывая, спросил Клок.
― О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?
― О чем спрашивал, то я тебе и сказал.
― Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз: что тебе известно о последних делах домушников?
― Еще раз отвечаю: с домушниками дела не имею.
Ларионов, делая каблуками на серой земле черные полосы, вытянул ноги, засунул руки в карманы пиджака, и засвистал умело модную тогда песенку "Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Свистал он мастерски. Клок дослушал свист до конца и сказал, тихим голосом выдавая искренность:
― Ей-богу, ничего не знаю.
― Ты кого катал у Гарика Шведова?
― Откуда мне знать. Кого привели, того и катал.
― Слушай меня внимательно, Клок. Здесь тишина, народу нет. Сейчас я встану со скамеечки, тебя подниму и разделаю, как бог черепаху. Руки-ноги переломаю, искалечу так, что мама не узнает, и брошу здесь подыхать.
― Не надо так со мной разговаривать, начальник.
― Я с тобой не разговариваю, я тебе перспективу рисую. Будешь говорить?
― Куда мне деваться, начальник.
― Про Ходока и Коммерцию мне все, что надо известно. Расскажи про третьего.
― Ростовского этого Косой рекомендовал и Ходока тоже. Скучают, говорит, мальчишечки, и лошкануть не прочь. Я их и принял. Они меня поймать хотели.
― А у тебя Коммерция ― подставной, ― догадался Ларионов. ― Ростовский этот и Ходок знакомы друг с другом были?
― Вроде бы нет. Договорились они, по-моему, когда за водкой для начала пошли.
― Ты мне, Вадик, поподробнее про Ростовского этого.
― Судя по всему, деловой, в авторитете.
― Внешность.
― Лет тридцати, чернявый, с проседью, нос крючком, перебитый, небольшой шрам от губы, роста среднего, но здоровый, широкий. Еще что? Да, фиксы золотые на резцах.
― Имя, фамилия, кликуха, зачем в Москве оказался?
― Не знаю, Алексеевич.
Ларионов потаскал себя за нос, сощурился, улыбнулся, решил:
― Нет, бить я тебя не буду. Я добрый, я тебе право выбора предоставлю. Выбирай: или я тебя в кичман на срок определю, или блатным на толковище ссученного сдам.
― Воля твоя, а я все сказал.
― Вот что, Клок. Ты мне горбатого не лепи. Ну, сколько ты с этих домушников снял? Тысячу, две, три? Ты же ― исполнитель, тебе по таким копейкам играть ― только квалификацию терять. Зачем тебе домушники понадобились?
― Мне они ни к чему.
― Ну, хватит, Вадик. Поломался малость, блатную свою честь защитил, теперь говори. А то Косой скажет. Ему с тобой делить нечего, а разговорчив с нами он всегда. Так зачем тебе эти домушники понадобились?