― Что же это такое происходит, Иван Павлович? Там каждую минуту гибнут люди, да какие люди! А здесь рвань, шпана, подонки спекулируют, воруют, грабят!
― А ты за время, что здесь, где-нибудь, кроме Инвалидного рынка и кабаков, бывал?
― Знаю я, что настоящие люди работают до изнеможения, полуголодные ходят, все отдают тем, кто на передовой. Но эти-то существуют, действуют, процветают!
Иван Павлович положил ладонь на сжатый Сашин кулак.
― Вот говорят: такая война, как наша, облагораживает человека. Верно. Только хорошего в своих задатках человека. А человека с душонкой мелкой, завистливой любая война развращает окончательно. Война, Сашок, доводит видимую ценность человеческой жизни почти до абсолютного нуля. И эта трагическая инфляция дает негодяям ощущение вседозволенности.
Саша встал, прошелся по кухне, подошел к двери.
― Ненавижу! И не будет им от меня пощады!
И хрястнул кулаком в дверной косяк.
― Другого от тебя не ждал, ― заметил Иван Павлович и спросил неожиданно: ― Когда демобилизоваться собираешься?
― В последнюю очередь. Мне здесь еще долго довоевывать придется.
― Понятно. Альку чай пить позовем?
― Я с ним в ссоре.
― Ну а я позову все-таки.
Втроем они молча и истово ― по-московски ― гоняли чаи. Напившись, Иван Павлович, глянул на часы:
― Через четыре часа за мной машина придет. Пойду сосну хоть самую малость.
Ни на кого не глядя, Алик звонко сказал:
― Папа, я хочу знать, могут ли быть у меня какие-нибудь отношения с этим человеком? Папа, он ― хороший человек?
― Да, сынок, ― небрежно ответил Иван Павлович. ― Вы тут разбирайтесь, а я ― в койку.
И ушел.
Все стало прекрасным оттого, что отец во всем разобрался, все понял и взял его, Алика, сомненья, разочарования и боль на себя. И будто ничего не было, обнаружилась любовь, вернулась нежность, вновь возникла гордость за человека, сидевшего напротив. На глаза накатились слезы, но, шмыгнув носом, Алик убрал их и виновато посмотрел на Сашу.
Человек, которым опять гордился Алик, одним глотком, как водку, допил остывший чай, злобно звякнул чашкой о блюдце, тоже поднялся, сообщил, ни к кому не обращаясь:
― Этому человеку тоже необходимо поспать.
И зашагал по коридору. От кухонной двери Алик с любопытством наблюдал за его торжественным шествием.
Внезапно церемониальный этот марш плачевно завершился: при выходе на площадку, Саша нелепо взмахнув руками, с грохотом обрушился на пол. Алик в восторге ударил себя по коленкам и возгласил:
― Так будет с каждым, кто унижает достоинства человека подлыми ударами по заднице!