Часто заходя в аптеку за лекарством, Некрасова каждый раз обращала внимание на эту женщину, чувствуя, что она где-то видела ее раньше. Но где, так и не могла вспомнить.
— Я даже как-то спросила ее: где же мы встречались? — рассказывала учительница. — Она ответила, что я, наверное, обозналась.
— Не поможет ли вам эта фотография вспомнить, кто она? — спросил майор, передавая учительнице карточку, на которой Карасева была снята в спортивном костюме, в бриджах, сапожках, со стеком в руке…
Некрасова долго смотрела на снимок, потом подняла глаза на Карасеву. Внезапно фотография как бы ожила в ее памяти…
Вот в фашистский концентрационный лагерь, где находится учительница Некрасова, приехал врач-эсэсовец и с ним лаборантка-фармаколог в сером спортивном костюме. Заключенные едва держатся на ногах от голода, истязаний, изнурительного труда. Подгоняемые пинками, под дулами автоматов они выстраиваются в две шеренги.
По рядам чуть слышным шепотом передается страшная весть: врач-эсэсовец снова приехал отбирать детей для медицинских опытов. Некрасова совсем недавно прочла в попавшей в лагерь партизанской листовке, что с детьми в фашистских секретных лабораториях обращаются, как с подопытными кроликами: их заражают тифом, холерой, чумой, испытывают на них всевозможные яды, берут кровь для раненых гитлеровских головорезов. Словом, если в фашистском концентрационном лагере редкие, обреченные на смерть заключенные выживают, то в секретных лабораториях эсэсовских «медиков» еще ни один ребенок не остался в живых. Командует этими страшными «опытами» известный палач, кровавый «доктор» Менгеле.
Учительница Некрасова пользовалась в лагере каждым удобным случаем, чтобы собрать вокруг себя детей, облегчить их тяжкие дни, отвлечь от лагерных ужасов, поделиться с ними голодным пайком. В лагере создалась подпольная школа. Некрасова занималась со старшими ребятами русским языком, литературой, историей и географией СССР. А малыши просто лепились к ней. По памяти она читала им Чуковского, Маршака, рассказывала русские народные сказки. Дети привязались к ней, особенно пятилетний синеглазый Михась из-под Минска и худенькая, с черными косичками, четырехлетняя Гита из Харькова. Их родителей убили в этом же фашистском лагере. И сердце советской учительницы сжималось от боли, зная, какая участь уготована этим детям.
Когда врач-эсэсовец приблизился к Некрасовой, стоявшей в рядах с Михасем и Гитой, она стала просить его не брать этих сирот.
— Молчи, свинья! — раздается за ее спиной голос. Некрасова оборачивается и видит Карасеву в сером спортивном костюме, со стеком в руке.