Дорога, то пропадая в густой растительности экзотических деревьев, то вдруг возникая меж ухоженных пастбищ и небольших горных деревушек, в которых несмотря на летний зной кипела сельская жизнь со всеми ее заботами о будущем урожаи, петляя в горах, медленно уходила ввысь. Из окна автобуса были видны долины, которые роскошно раскинулись среди старинных холмов, некогда покоившихся на морском дне. Казалось, море специально отступило от этих мест, уступив первенство суше, чтобы, наконец, раскрыть свои тайны и показать все это великолепие людям. Гранатовые рощи, сменяя оливковые, как бы указывали дорогу туда, где сходились небо и горы. Хотелось как можно скорее погрузиться в тайны этих мест, прикоснуться к святыням, впитать ту энергетику, которую веками привносили сюда посланники Всевышнего.
Глория ощущала себя частичкой огромного полотна, сотканного из пьянящих горных ароматов, прозрачного, струящегося ввысь воздуха, мелодий наплывающих переливов стрекочущих цикад, ласкающих слух. Незримая связь с этим миром, напоминающим рай из библейских писаний, вызывала какую-то особую легкость. Недавние проблемы становились такими нелепыми, даже абсурдными. Своими мыслями она приближалась и приближалась к последнему земному пристанищу Богородицы, Пресвятой Девы Марии, которая готовилась тут обрести вечность, чтобы посылать потом людям свою любовь, стать их заступницей. Хотелось думать о возвышенном, поклониться этим святым местам, помолиться за здравие живущих, очистить свою душу. И вовсе не верилось, что еще недавно было совсем не здорово на этой самой душе.
Усталость ощущалась во всем. Казалось, груз проблем уже начинал подпирать возраст, который неумолимо приближался к своей середине. Перегрузки на работе, которые просто не могли не сказаться на ее отношениях с Макси, окончательно выбили Глорию из колеи. Она интуитивно чувствовала, что, несмотря на внешне прежние отношения, они начали отдаляться друг от друга. Глория вовсе этого не хотела. Она стремилась к Макси душой, оставалась в плену их совместных планов, которые еще недавно были частью их общей жизни, но подсознание уже подсказывало, что им не суждено было исполниться. А потом этот скандал, так не похожий на сдержанного, всегда понимающего Макси. Он был вне себя от гнева, когда узнал, что из-за ее занятости ему опять предстоит менять свои планы, откладывать их совместный отдых, а значит переносить и запланированный, выкроенный с таким трудом, отдых с детьми и горячо любимыми очаровательными внуками. У Глории еще сохранялась надежда на примирение. Она скорее по установившейся традиции продолжала посылать эсэмэски, по электронке сбрасывать какие-то послания, но ответа все не было и не было. В одночасье наступил какой-то вакуум. Казалось, что все напоминания о себе уходили в неведомое доселе пространство и умирали там в глубокой печали. На столе в ее спальне все еще стоял роскошный букет любимых желто-кремовых хризантем, присланных Мак си. «Как порой бывает изменчива судьба», — погруженная в свои печальные мысли думала Глория. Еще утром твое сердце было переполнено счастьем, тебя любили, и, казалось, весь мир был к тебе благосклонен. А уже после обеда ты становишься совсем другим, подавленным, отказывающимся понимать, что оказался в другой жизни, другом измерении и такое понятие как «женское счастье» становится и вовсе абстрактным, относящимся к кому угодно, только не к тебе. Еще недавно, глядя на себя в зеркало, строила совсем реальные планы отдаться во власть пластического хирурга, что-то изменить в своем имидже, манерах. Сегодня же все это кажется таким ненужным. С нескрываемой иронией, бросая взгляд на свое кислое отражение в зеркале, уже в который раз задавалась банальным вопросом: «Зачем?»