Филипп не желал признавать за ней ум. Все годы, в течение которых её политика не давала ему возможности напасть на Англию, Филипп предпочитал считать успехи Елизаветы делом случая. Он не спешил. Он вполне мог подождать и ждал почти тридцать лет.
Теперь стол перед ним был завален географическими картами. Также на нём лежал целый ворох бумаг: сводки о количестве людей и оружия, провианта, запасённого на далёкое плавание, списки боевых кораблей... Он просматривал эти документы, делая пометки и сверяясь с лежащими перед ним морскими картами. Ему удалось собрать самый крупный морской флот в истории военного искусства, и этот флот отплыл бы годом раньше, вскоре после смерти шотландской королевы, если бы не пресловутый Дрейк[12], один из служащих Елизавете пиратов, который с небольшой эскадрой ворвался в порты Кадис и Ла-Корунья и потопил часть испанского флота прямо у причалов. Филиппу пришлось отсрочить исполнение своей мести, он приказал построить новые корабли взамен потопленных и перенёс дату отплытия на год. Теперь всё было готово. Ничто не беспокоило Филиппа, ничто не отвлекало его от единственной цели, к которой было устремлено всё его существо — обратить Англию в пепел, предать смерти её королеву и её советников-протестантов, а затем предъявить свои права наследства на то, что после этого останется. Единственное умное дело, которое Мария Стюарт сделала в жизни, — было её завещание, в котором она отказала ему права на английскую корону. Он сделал всё, что мог, чтобы ускорить её смерть, подстрекая от её имени английских заговорщиков и не давая им ни войск, ни денег, необходимых для успеха. До тех пор пока Мария была жива, он не мог объявить Англии войну; он не собирался подчинить себе эту страну лишь для того, чтобы передать её под власть королевы, которая была наполовину француженкой и неизбежно должна была служить интересам Франции. Захватив Англию, он не был намерен отдавать её кому бы то ни было, кроме разве что одной из своих дочерей. Подобно покорённой Вест-Индии, она станет частью Испанской империи и после надлежащего усмирения сможет стать частью приданого наследницы испанского престола... Филипп осмотрел свои корабли и возложил командование ими на герцога Медина-Сидония. Они стояли на якоре в испанских портах, возвышаясь над водой подобно плавучим замкам, их яркие вымпелы развевались на ветру, на палубах блестели ряды пушек. А в Нидерландах этих кораблей дожидалась тридцатитысячная опытная армия, готовая взойти на их борт.
Сжав в кулаки распухшие от подагры пальцы, король на минуту взглянул куда-то вверх; из-за катаракты на одном глазу ему было трудно читать длительное время. Иногда он спрашивал себя, как изменил возраст Елизавету. Подобно многим старикам, он был склонен представлять её такой, какой она была во время их последней встречи — очень стройной, прямой и довольно миловидной, хотя она была чересчур худа, а черты лица — слишком резки. Филиппу были по вкусу маленькие, пухленькие женщины с блестящими чёрными глазами и гладкими, пышными волосами. Он не мог себе представить Елизавету старой; в глубине души он и самого себя считал по-прежнему молодым.