По мере чтения книг Кастанеды читатель может начать сомневаться относительно существования индейца дона Хуана, да и многого другого. Но это не имеет никакого значения. Тем лучше, если книги являются скорее изложением какого-то синкретизма, нежели этнографией или протоколом опыта, нежели отчетом об инициации. Четвертая книга, «Сказки о силе», касается живого различия между «тоналем» и «нагуалем». Тональ, по-видимому, обладает разнородным расширением: он — организм, а также все то, что организовано и организует; но он также — означивание, все то, что является означающим или означаемым, все, что восприимчиво к интерпретации, объяснению, все, что поддается воспоминанию в виде чего-то, что напоминает нечто иное; наконец, он — Самость, субъект, индивидуальная, социальная или историческая личность, и все соответствующие чувства. Короче, тональ — это все, включая Бога и Божью кару, ибо он «создает законы, по которым он воспринимает мир, значит, в каком-то смысле он творит мир»[195]. И все же тональ — это только остров. Ибо нагуаль — это также все. И это — то же самое все, но при таких условиях, что тело без органов заменило организм, экспериментирование заместило любую интерпретацию, в каковой она более не нуждается. Потоки интенсивности, их жидкости, их волокна, их континуумы и их конъюнкции аффектов, дуновение, тонкая сегментация, микроперцепции заменили мир субъекта. Становления, становления-животным, становления-молекулярным заменяют индивидуальную или всеобщую историю. Действительно, тональ не столь разнороден, как кажется, — он постигает совокупность страт и все, что может быть соотнесено со стратами, организацией организма, интерпретацией и объяснением того, что способно к означиванию, с движением субъективации. Нагуаль, напротив, демонтирует страты. Это более не функционирующий организм, а конструирующееся ТбО. Нет больше действий, которые надо объяснять, нет снов или фантазмов, которые надо интерпретировать, воспоминаний детства, которые надо вспоминать, слов, которые надо означивать, а есть цвета и звуки, становления и интенсивности (и когда ты становишься собакой, то не спрашивай, является ли собака, с коей ты играешь, сном или реальностью, является ли она «вашей матерью-шлюхой» или чем-то еще другим). Нет больше Самости, которая чувствует, действует и вспоминает, а есть «светящийся туман, темно-желтая дымка», обладающая аффектами и претерпевающая движения, скорости. Но важно не демонтировать тональ, сразу разрушая его. Нужно сократить, сузить, очистить его, и притом только в определенные моменты. Нужно сохранить его, чтобы выжить, чтобы отразить атаку нагуаля. Ибо нагуаль, который бы вырывался, уничтожил бы тональ, ибо тело без органов, которое разрушило бы все страты, тут же превратилось бы в тело небытия, чистое самоуничтожение, чьим единственным исходом является смерть — «Тональ должен быть защищен любой ценой».