Такая схема, как говорит ее автор, крайне трудна для понимания и к тому же операциональна. Она состоит в высвобождении абстрактной машины захвата или вымогательства, представляя весьма особый «порядок причин». Например, вознаграждение само не является покупкой, поскольку покупательная способность вытекает из него. Как говорит Шмитт, не существует ни вора, ни жертвы, ибо производитель теряет только то, чем он не обладает, и у него нет никакого шанса на приобретение — подобно тому, как в философии XVII века имеет место отрицание, но вовсе не утрата… И все сосуществует в таком логическом аппарате захвата. Последовательность является тут только логической — захват в себе появляется между В и С, но существует также между А и В, между С и А; последовательность пропитывает весь аппарат, она действует как нелокализуемая связь системы. То же касается и сверхтруда — как его можно локализовать, коли труд его предполагает? Итак, Государство — во всяком случае, архаичное имперское Государство — это сам такой аппарат. Мы всегда ошибаемся, требуя дополнительного объяснения для Государства — так мы выталкиваем Государство за Государство, до бесконечности. Лучше оставить его там, где оно было с самого сначала, ибо оно существует в точности за гранью примитивных серий. Достаточно, чтобы эта точка сравнения и присвоения была действительно занята, чтобы функционировал аппарат захвата, который сверхкодирует примитивные коды, заменяет совокупности на серии или инвертирует смысл знаков. Такая точка с необходимостью оккупируется, осуществляется, ибо она существует уже в сходящейся волне, которая пересекает примитивные серии и влечет их к порогу, где, преодолевая их пределы, сама меняет смысл-направление. Первобытные народы существовали всегда только в положении выживания, уже обработанные сметающей их обратимой волной (вектор детерриторизации). От внешних обстоятельств зависит лишь место, где осуществляется аппарат, — место, где может зародиться сельскохозяйственный «способ производства», Восток. В этом смысле аппарат является абстрактным. Но в себе самом он отмечает не просто абстрактную возможность отвлеченной обратимости, но и реальное существование точки инверсии как нередуцируемого, автономного феномена.
Отсюда весьма особый характер государственного насилия — трудно засечь такое насилие, ибо оно всегда представляется как уже совершенное. Недостаточно даже сказать, что насилие отсылает к способу производства. Подобное Маркс заметил в капитализме — существует насилие, которое по необходимости проходит через Государство,