предшествует капиталистическому способу производства, конституирует «первоначальное накопление» и делает возможным подобный способ производства. Если мы размещаемся в капиталистическом способе производства, то крайне трудно сказать, кто вор, а кто жертва и даже где располагается насилие. Дело в том, что рабочий рождается объективно совсем голым, а капиталист — объективно «одетым», неким независимым собственником. То, что так формирует рабочего и капиталиста, ускользает от нас, ибо действует в иных способах производства. Именно насилие утверждает себя как уже совершенное, даже если оно происходит вновь и вновь каждый день.
[610] Раз и навсегда надо отметить, что
нанесение ущерба [mutilation] является предварительным, заранее установленным. Итак, предложенный Марксом анализ следует расширить. Ибо в неменьшей мере существует первоначальное имперское накопление, предшествующее сельскохозяйственному способу производства, вместо того чтобы вытекать из него; как общее правило, первоначальное накопление существует всякий раз, когда монтируется аппарат захвата, монтируется благодаря такому крайне особому виду насилия, создающему или способствующему созданию того, против чего оно направлено, а значит, само заранее предполагается.
[611] Тогда проблема становится проблемой различения режимов насилия. И в этом отношении мы можем различать борьбу, войну, преступление и полицию как разные режимы.
Борьба была бы похожа на режим примитивного насилия (включая примитивные «войны») — между тем именно методичное насилие не испытывает нехватки в коде, ибо ценность ударов фиксируется согласно закону серий, согласно ценности последнего обмениваемого удара или последней женщины, которую надо завоевывать, и т. д. Отсюда что-то вроде ритуализации насилия.
Война — по крайней мере, когда она связана с машиной войны, — это другой режим, ибо она предполагает мобилизацию и автономизацию насилия, направленного прежде всего и в принципе против аппарата Государства (машина войны в этом смысле есть изобретение изначальной кочевой организации, оборачивающейся против Государства).
Преступление — нечто иное, ибо именно насилие правонарушения состоит в том, чтобы захватывать что-то, на что мы не имеем «права», захватывать что-то, чего мы не имеем «права» захватывать. Но
государственная полиция или правовое насилие — нечто совсем иное, ибо оно состоит в захвате, конституируя, одновременно, право на захват. Именно структурное, инкорпорированное насилие противостоит всем прямым насильственным действиям. Государство часто определяли через «монополию насилия», но такое определение отсылает к другому определению, задающему Государство как «Правовое государство» (Rechtsstaat). Сверхкодирование Государства — это именно такое структурное насилие, кое определяет право, «полицейское» и невоенное насилие. Правовое насилие существует всякий раз, когда насилие способствует созиданию того, против чего оно используется, или, как говорит Маркс, всякий раз, когда захват способствует созиданию того, что он захватывает. Это весьма отличается от преступного насилия. Поэтому также,