Он тряхнул головой:
– Нет, не прекрасно. В первый раз все должно было произойти гораздо романтичнее, а не в задранном платье и спущенных брюках!
Более прекрасного опыта она себе не могла представить! Зато с каким желанием он овладел ею!
– Я не жалуюсь!
Его пристальный взгляд пронесся по ней, лаская ее тело.
– А могла бы!
Фейт услышала особую теплоту в его тоне, почувствовала в его глазах желание и поняла, что теперь владеет женской властью, ранее не признанной.
– А если бы я пожаловалась?
Его взгляд помрачнел, он поднес ее руку к губам и поцеловал пальцы.
– Я бы сделал все, что мог, чтобы возместить недостаток нежности в качестве твоего первого любовника.
– Сделал бы все, что мог? – По всему ее телу прошла дрожь возбуждения. Она почувствовала тяжесть там, где соединяются бедра. – Например?
– Отнес бы тебя в свою постель и показал тебе, каким приятным может быть секс.
– И это было бы лучше, чем сегодня? – Она не могла в это поверить. Он был великолепен. Более чем великолепен.
Не отрывая от нее взгляда, он кивнул:
– Гораздо лучше.
– Вейл, – начала она как можно серьезнее.
– Гм-м. – Он провел пальцами по ее обнаженной руке, тотчас же покрывшейся гусиной кожей.
– О сегодняшнем дне.
Кончиком туфли она коснулась его колена, провела вниз вдоль голени и забралась под брючину.
– У меня есть жалоба…
Продолжая пристально смотреть на Фейт, он встал и приподнял ее так, словно она ничего не весила.
– Идем.
Она огляделась. Праздник был в самом разгаре, несмотря на то что жених и невеста уже удалились в неизвестном направлении.
– Разве мы не должны попрощаться и пожелать всем спокойной ночи? – спросила Фейт.
– «Попрощаться и пожелать спокойной ночи!» – передразнил Вейл, крепко сжав ее напряженную руку, и, не останавливаясь, повел ее с танцевальной площадки через дворик к дому, прямо в свою комнату.
– Вот теперь выкладывай мне свою жалобу! – Вейл закрыл на ключ дверь спальни, положил его в карман и повернулся к женщине, которая сводила его с ума.
Он сходил с ума от вожделения: он снова хотел ее! Так же, как хотел ее весь этот вечер, словно и не было зверски-грубого поступка у стены его спальни. В памяти остались лишь его стоны желания, стоны потребности много, много раз погрузиться в нее как можно глубже, чтобы извергнуть в нее свое семя.
Целиком и полностью занятый этой мыслью, он достал из кармана смокинга бумажник, вынул из него пакетик из фольги и бросил его на тумбочку. Такие пакетики были у него в бритвенном приборе, но за ними придется идти в ванную. Позднее, ведь он не собирался ограничивать себя одним разом!