— Понятно. Умничаем. Говорить ничего мы не желаем. Наверно, не захотите и сказать, какое отношение имеет ваше появление в Самарканде к смерти Рашида Радоева, к задержанию всех людей, которые были в его доме прошлой ночью. Впрочем, можете ничего и не говорить, ребята. Совершенно ничего не говорить. Вы, наверно, очень стойко переносите боль. Острую физическую боль, верно? Ну конечно же, ведь вы являетесь сотрудниками такой элитной службы, конечно, у вас высокий уровень подготовки… Знаете, я мог бы приказать резать вас на куски, но я не стану пачкаться в таком дерьме. Я поступлю иначе, но так, что вы сами мне расскажете и о том, где ваш Ламбер, и о том, что вы делаете в Аввалыке с металлоискателями. И отчего умер Радоев, и многое-многое другое.
Боцман и Муха переглянулись в жуткой, окоченелой тишине.
— А как вы намерены поступить с нами, добрый дяденька Арбен? — подал голос Муха.
Густери ухмыльнулся:
— Я буду думать. По-хорошему, так вас следовало бы замочить не глядя, но уж слишком жалко, — он жутко усмехнулся, — портить такой ценный и в высшей степени боеспособный материал. Хотя и оставлять вас в живых слишком опасно. Нет, я поступлю по-другому.
Арбен покачал головой, а потом снова усмехнулся и произнес:
— Я поступлю куда проще. За ближайшие несколько дней многое может измениться, и поэтому я выберу для вас нечто промежуточное между смертью, которая давно по вас скулит в три ручья, и жизнью, для которой вы, ребята, не годитесь. Вот так.
— Это как, простите? — пробасил Боцман.
— Некое пограничное состояние. Недавно я прочитал биографию Томаса Торквемады, Великого инквизитора веры в средневековой Испании. Самого последовательного и жестокого борца за чистоту католической веры. Кстати, сам он был мараном, то есть евреем-выкрестом. Но это так, лирическое отступление. Мне понравились его психологические этюды — не произведения, конечно, а эксперименты с людьми, которым он хотел внушить определенную идею.
— Понятно, — перебил его Муха. — Торквемада был еще тот шутник, я помню. То есть вы хотите замуровать нас заживо, правильно?
— Только на три дня. Максимум четыре. А дальше, — Арбен передернул атлетическими плечами и усмехнулся, — все будет зависеть от вас самих. Конечно, шансов на то, что вы умрете, у вас процентов девяносто пять. Но и пристрелить вас, как бешеных псов, я пока не могу. Зачем мне это делать, если у меня к вам столько вопросов. К тому же на свободе ваши… гм… коллеги. Эмир!!
Человек в расшитом золотыми узорами плаще пошевелился.
— Да, Арбен.
— Ты подготовил то, что я велел?