К тому же он лично заинтересован в успехе экспедиции.
— Вроде все, — сказал Рогов, для пробы потянув за веревку. — Начинаем концерт. Киря, твоя песня первая.
— Ты забыл объявить публике, что на сцену выходит золотой голос Вселенной, — устало буркнул товарищ.
— Скорее пропитой, начинай давай.
И Киря начал. Заорал не своим голосом, но этот звук будто растворился в мареве пустыни. Ни малейшего, пусть даже слабого, отзвука эха. И вообще складывалось впечатление, что мышка забралась на грандиозный стадион в разгар финального матча чемпионата мира по футболу и пискнула там на фоне неистового ора тысяч перевозбужденных болельщиков.
Вроде и ветер не задувает громко, и других звуков не слышно, но почему-то скромно кричится.
Орали по очереди минут сорок. И на этом все — вода закончилась. Точнее, в бутылках еще плескалось немного, но они и правда начали нехорошо деформироваться, будто сплавлялись. Может, глаза обманывали, а может, и нет. В таком случае надо уматывать, пока не остались без удобных емкостей.
В чем тогда воду придется таскать? В ладошках? Туземки умеют делать из бересты емкости, из которых ни одна капля не просочится, но землянам до этого «высшего пилотажа» далеко.
Чучело Рогов забирал безо всякой аккуратности. Просто ухватил в охапку и потащил, не обращая внимания на то, что веревка змеится следом.
Ничего страшного, на песке ей не за что цепляться, так что не потеряется.
Выбравшись на бедную зелень приграничной полосы, все без приказа попадали кто где, дыша с такой жадностью, будто впервые в жизни добрались до бесплатного воздуха.
Чуть переведя дух, Рогов достал из-за пазухи почти опустевшую бутылку, торопливо отвинтил пробку, жадно припал к горлышку. Вода омерзительно-теплая, почти горячая, но он осушил все до капли с неимоверным наслаждением.
Остальные один за другим последовали его примеру, и никто не пожаловался на качество питья. Ну и что с того, что неподалеку течет ручей с прохладной вкуснейшей водой? До него отсюда шагать минут пятнадцать, а ноги отказывались подчиняться.
Киря, опустошив свою бутылку, надсадно прокашлялся и, осторожно потирая воспалившиеся глаза, прохрипел:
— Если в аду все так же плохо, я хочу жить вечно.
— А праведником — никак? — уточнил Сусанин. — Чтобы потом в рай.
— Какой из меня праведник, не смеши.
— А ты попробуй исправиться.
— Да мне проще жить вечно, чем исправляться. Рогов, сколько мы там проторчали?
— Если верить часам, сорок две минуты.
— Выкинь свой ржавый будильник, моя гулящая жена, объясняя причину позднего возвращения домой, врала раз в сто меньше, чем он.