Потому что он не может жалеть о полученном удовольствии.
Прежде всего — об удовольствии соблазнять женщин, удовольствии быть объектом их вожделения.
Удовольствии чувствовать себя удачливым охотником.
Удовольствии обладать.
И как это Гаэль ничего не замечала?
Неужели она и в самом деле была такой слепой? Или… она просто делала вид, что ничего не замечает, чтобы сохранить их брак?
У него вдруг зарождается сомнение, которое, словно яд, просачивается в душу и тело, отравляя ему кровь.
Его рассудок постепенно затуманивается: он словно медленно сползает по скользкому склону своей памяти, на котором нет ни одного твердого выступа, за который можно было бы ухватиться…
У него уже не осталось ничего, он все утратил.
Это произошло потому, что кто-то возжелал его смерти. Кто-то захотел убить его при помощи ужасного оружия. Оружие это — не пистолет, не нож и не яд, а молодая женщина, измученная пятнадцатью годами гнева, одиночества, боли. Женщина, которой недоставало лишь небольшого толчка, чтобы впасть в смертоносное безумие.
Да, кто-то возжелал, чтобы он, Бенуа, умер жуткой и мучительной смертью.
Кто-то возжелал убить его, не замарав при этом собственных рук и не встретившись с ним, своей жертвой, взглядом.
Этот кто-то, должно быть, ненавидит его всей душой…
Светает. Бледные лучи делают робкие попытки проникнуть в лес.
Среди еще сонных деревьев скользит чей-то силуэт.
Сегодняшний день — особенный, потому что сегодня — очередная годовщина малышки Жеральдины. Точнее говоря, годовщина ее смерти.
Человек становится на колени перед импровизированной могилкой. На ней нет ни мраморной, ни хотя бы каменной плиты. Эта могилка — всего лишь прямоугольник влажной земли. Он кладет на нее принесенный им подарок — один-единственный цветок. Такой подарок он приносит сюда каждый год.
Жоашим наклоняется к земле и что-то шепчет девочке, лежащей в этой неприметной могилке. Он напоминает ей об интимной близости, которая когда-то была у них в течение нескольких часов.
— Видишь, я тебя не забываю… Я все еще думаю о тебе…
Убийца думает о своей жертве.
Он поднимается, съеживается от утреннего холода и задумчиво смотрит на могилку, о которой никто, кроме него, не знает. Затем он медленно уходит, словно бы растворяясь в еще сопротивляющихся несмелому натиску рассвета сумерках.
Через несколько дней в десяти километрах от этого места, неподалеку от деревушки Оссель — а стало быть, и от его дома, — он навестит еще одну из загубленных им юных душ.
Это произойдет шестого января, и навестит он в этот день Орелию.
Орелия, самая красивая из его жертв… Он получил с ней поистине царское наслаждение, и случилось это в те времена, когда он был ненасытным и безжалостным извергом.