Незнакомка

Соседи получали письма и читали их вслух. К старшине приходила жена, а Власову никто не писал, и ему было так скучно, что он даже удивлялся, что может быть на свете такая скука. Прежде он никогда не скучал. Он был веселый и хорошо играл на баяне. В отряде морской пехоты были грузины, и он играл им «Сулико» и «Мравалджамиер» — есть такая чудная застольная песня. Рядом стояли армейцы-казахи; подобрав на баяне их протяжное пение, он играл и им, и они сидели, скрестив ноги и покачиваясь, а потом хлопали Власова по плечу и звали в гости, в далекие казахские степи.

И ранен он был из-за своего баяна. Осколком мины разбило баян; не помня себя, Власов вышел из блиндажа и, не прячась, пошел на немцев. Он убил троих и гранатами разнес миномет, но сам был тяжело ранен. Его увезли в тыл, война осталась далеко позади, и уже не было с ним его баяна. А какой великолепный был баян!

Теперь он лежал в госпитале и тосковал. С койки был виден краешек неба — хмурого, серого, не то что на Дону, где он родился и вырос. Его ранили весной, а теперь была осень, и галки по ночам кричали в саду. Он пожаловался доктору, что они не дают ему спать, и доктор удивился — никто в палате, кроме Власова, галок не слышал. Где-то близко — за самой стеной — качались и скрипели деревья, и ему казалось, что мокрые листья падают на него — падают и падают без конца и краю.

И все это была скука, которая томила его. С каждым днем ему становилось все хуже. Бледный, с заострившимся носом, он лежал, отвернувшись к стене, и ему было все равно, о чем говорят, волнуются, спорят соседи.

Больше всего он тосковал, когда приходили письма. Конечно, он был сиротой, у него не было ни отца, ни матери, он вырос в детдоме. Из детдома его взяли бездетные старики, и он жил у них в пригороде, возле Ростова. Где они теперь, живы ли — кто знает? Жива ли подруга, с которой он гулял до войны, когда работал на Хрустальном заводе? Она-то уж верно написала бы ему, зная, что он так ранен и лежит один в чужом городе и что ему становится все хуже с каждым днем, с каждым часом. Молчит подруга! Молчат товарищи, которым он играл на своем баяне, — может быть, уже давно полегли за Родину в холодных волнах Баренцева моря. Все молчат, все забыли о нем. Он умрет, и никто на всей русской земле не вспомнит его и не пожалеет. И не будет для него той красоты, о которой он мечтал, когда сражался и ходил в разведку на отчаянные дела, и трудился на войне, и был дважды занесен пургой, и дважды замерзал до самого сердца. Для него не будет красоты и счастья Победы!