Целый день я пыталась сосредоточиться и определить, в каком направлении отправить свой паровоз, чтобы прибыть, наконец, на нужную станцию и покончить с этим гнусным делом, но он отчаянно не хотел покидать депо и всячески сопротивлялся. Во многом этому способствовали представления под балконом, которые продолжала устраивать «мать убитой женщины». С завидной регулярностью она появлялась на сцене, то есть во дворе, невзирая на тридцатиградусную жару, и неизменно собирала несколько десятков зрителей, среди которых у нее уже появились поклонники. В полицию никто не звонил — зрители предпочитали увидеть задуманную автором концовку. Трагедия убитой горем матери постепенно превращалась в более легкий жанр, и к исходу дня кто-то из зрителей, особенно жаждущих развязки, выкрикнул: «Леопольд, подлый трус, выходи!»
«Ого! — подумала я. — Народ жаждет крови. Я тоже не прочь испить глоточек. Уж очень она меня достала». Я решительно встала с дивана и направилась к холодильнику. В холодильнике сегодня была только мышь, и от той проку было мало — она повесилась. Я вздохнула, пустой холодильник несколько отодвигал решение проблемы, добавляя в мой план еще один пункт — посещение супермаркета. Время было детское — часы показывали 22.00 — поэтому имелась надежда, что ближайший «Тингам» еще работает. Кстати, кто придумал это дурацкое название? Название на слух имело железный привкус и если уж призывало к чему-нибудь, так только к тому, чтобы обходить место, обозначенное этим словом, стороной. Но, видимо, в названии был великий смысл, вложенный в него бизнесменами 90-х, который был совершенно непонятен простым смертным.
Я направилась к двери, но из окна опять услышала знакомые выкрики. «Черт! — выругалась я. — Я думала, эта народная артистка угомонилась. Будем надеяться, что сегодня это ее последнее представление». Путь через подъезд был отрезан. Но, к счастью, у меня имелись ключи от чердака, которые мне сделал дядя Миша, местный сантехник, после того как я выдворила оттуда двух бомжей, любителей пентхаусов. Бомжи были знатные — сколько их ни гонял дядя Миша, ночью они появлялись вновь и, как истинные представители богемы, сначала тихо пили и, видимо, философствовали, а потом переходили на личности, и если уж не весь дом, то, по крайней мере жители трех верхних этажей были вынуждены наслаждаться архитектурными изысками трех-, четырех-, а если повезет, и пятиэтажного русского мата. Дядя Миша вешал на двери, ведущие на чердак, амбарные замки, но любители высоток всякий раз находили способ либо открыть их, либо спилить, либо просто взломать — похоже, силой оба обделены не были. И тогда дядя Миша воззвал к общественности. Общественность собралась, покричала, но к единому мнению так и не пришла: одни считали, что выдворять бомжей должна полиция, другие винили президента в том, что он допускает наличие этих самых бомжей. Тогда я предложила бомжам сменить душный чердак на теплый песок Черного моря. Бомжи слегка помялись. «Видите ли, — начал один. — В настоящее время мы не располагаем достаточным количеством наличности, чтобы совершить это заманчивое путешествие, поэтому вынуждены отказаться от столь лестного для нас предложения». — «Но если любезная дама готова выступить в качестве спонсора, — тотчас подхватил другой, — мы, так и быть, готовы вкусить горький хлеб чужбины». — «Не такой уж горький и не такой уж чужбины», — произнесла я про себя, но вслух сказала: «Дама готова пожертвовать часть своих накоплений, чтобы досточтимые господа смогли насладиться красотами черноморского побережья». Бомжи быстро согласились, поскольку оба были артистическими натурами и видели разницу между душным и пыльным чердаком и красотами южной природы, и начали собирать свои нехитрые пожитки. А я позвонила своему знакомому, который работал на железной дороге, и попросила его довезти надоевших соседей до славного города Сочи. Знакомый согласился, и в доме вновь воцарился покой. В благодарность дядя Миша принес мне связку ключей, чтобы я в его отсутствие могла следить за порядком на вверенной ему территории.