— А неплохо отдыхал твой Чосич, — сказал я. — Здесь вся его резиденция?
— Нет, комнаты для гостей рядом. Дверь за мольбертом, в углу.
— Уютное гнездышко.
— Не о том говорим, Берни.
— Не о том, — лениво согласился я.
От кофе и коньяка меня совсем разморило — говорить не хотелось. Да и о чем говорить? О том, что осталось позади, или о том, что будет с нами, если нас сцапают? Так я и сказал Этте.
— О будущем после. Найдут нас не скоро — время есть. А вот то, что осталось позади, объяснить надо. Это самое важное, — отрезала Этта.
— Как объяснить необъяснимое?
— Ты же ученый. Физик.
— Моя физика не занимается гиперпространством. Я даже не знаю, как еще назвать этот бриллиантовый кокон. То, что он за пределами нашего пространства, нам ясно, хотя способ входа совершенно необъясним: дыра в воздухе, абсолютный нонсенс. Геометрия коридора как будто тоже ясна, хотя вещество его основания и «стенок» загадочно. То ли это силовые поля, то ли уплотненный слой атмосферы, сказать трудно. Трудно понять и смену воздушных потоков по пути туда и обратно. Стон правдоподобно объяснил причину гибели всех пропавших у «ведьмина столба»: левый встречный поток смертелен. Но почему этот смертельный поток, который на обратном пути должен был стать попутным и правым, снова становится левым и встречным? Поворачивается коридор вокруг центральной оси? Зачем?
— Для того, чтобы выйти, как и войти. — Кто же об этом заботится?
— Не знаю. Не могу себе даже представить.
— У меня есть одна идея, — замялся я, — бредовая, безумная нильсборовская идея, достаточно безумная, чтобы претендовать на истинность. Почти немыслимая. Почти, — подчеркнул я.
— Почему?
— Потому что были факты, странные факты, необъяснимые, ирреальные, но в совокупности ее подтверждающие. Во-первых, приспособленный для входа и выхода коридор, во-вторых — сны. Даже не сны, а наведенные галлюцинации, слишком реальные для сновидений, запрограммированные, я бы сказал, даже с одной для всех программой.
— Но мы видели не одно и то же.
— Мы очень кратко рассказали тогда о том, что мы видели. Расскажем подробнее.
Рассказали.
— Не находишь однолинейность виденного? — спросил я.
Этта задумалась.
— Все, что связано с камешками?
— Не только. Моделировались как бы наши мечты. Моя о привлечении Вернера к разгадке увиденного. Вернер химик в прошлом и со смелостью оригинальных решений. Я, вероятно, подсознательно стремился к разгадке тайны уже после беседы со Стоном. Бриллиантовый мир извлек это стремление из подсознания.
Этта все пыталась меня перебить.
— Но я же ни о чем не мечтала! Шла с тупым страхом перед неизвестностью.