– Чем вы займётесь, когда это закончится?
Дарэм откликнулся без колебаний:
– Завершу всю серию из пятидесяти экспериментов. Запущу развёртывание планеты Ламберт. С недельку попраздную. Прогуляюсь по главной улице Города Перестановок. Дождусь, чтобы отключилось ваше хитрое блокирующее устройство. Разбужу своих пассажиров в их отдельных мирах и надеюсь, что некоторые из них захотят время от времени со мной разговаривать. Почитаю, наконец, Достоевского. В оригинале…
– Очень забавно. Я же сказала «вы», а не «он».
– Я предпочитаю думать о нас как о едином целом.
– Серьёзно.
Дарэм пожал плечами.
– А вы чем займётесь?
Мария поставила на стол пустую тарелку и потянулась.
– О… буду спать до полудня. Неделю. Валяться в постели и размышлять, как мне сообщить матери, что она теперь может позволить себе сканирование, и чтобы при этом не показалось, что я ей командую.
– Бросьте эту идею.
– Она умирает, – просто сказала Мария. – И она может спастись, никому не повредив. Не «вырывая еду изо рта у следующего поколения», или почему уж там она считает сканирование преступлением. Вы что, правда думаете, будто она искренне не хочет остаться в живых? Или не захотела бы, если бы могла продумать всё как следует, без чувства вины и морализаторской брехни, которыми нагрузило её собственное поколение?
Дарэм не желал принимать ничью сторону.
– Я с ней незнаком и не могу ответить на этот вопрос.
– Она – ребёнок девяностых годов. Ей, наверное, воспитатели в детском саду рассказывали, что вершиной существования для неё было бы стать после смерти удобрением для дождевых лесов, – Мария задумалась над своими словами. – И вся красота в том… что она всё равно может это сделать. Просканировать себя, а потом пропустить через мясорубку и разбросать то, что получится, над Дейнтри[11].
– Да вы больная.
– Скоро у меня будут деньги. Могу позволить себе пошутить.
Терминалы хором прозвенели: первые четырнадцать секунд внутренней жизни были готовы к просмотру. Мария ощутила, как только что проглоченная еда собирается в твёрдый комок, словно сжатый кулак, у неё в желудке. Дарэм велел программе приступать.
Копия сидела в небольшом стилизованном зале управления, в окружении плавающих в воздухе окон-интерфейсов. Одно из них демонстрировало изображение небольшого участка ТНЦ-решётки. Копия не могла наблюдать решётку «с точки зрения Бога», как они недавно, потому что использованная ими программа могла функционировать лишь на уровне, находящемся вне искусственной вселенной. Внутри неё не существовало простого способа выяснить состояние любой отдельно взятой клетки автомата; вместо этого был выбран небольшой участок в центральной части решётки и окружён целой системой строительных и сенсорных проволочек, а те присоединены к специализированным процессорам. Дарэм окрестил этот аппарат Камерой. О происходящем в глубине Камеры можно было судить косвенным образом на основании потока данных, поступающих по сенсорным проволочкам. Это было не так сложно, как вычислять, что произошло при столкновении пучков в ускорителе частиц, на основании информации, зарегистрированной кольцом датчиков, но принцип был тот же самый, цель аналогичная. Копии требовалось провести эксперименты для проверки базовых «законов физики» – правил ТНЦ-автомата. А симулируемые современные компьютеры, обрабатывающие его виртуальное окружение, имели симулируемый контакт с Камерой, как компьютеры реального мира подключались к датчикам реального ускорителя.