Том слишком хорошо это знал: когда наступаешь на что-то острое, и оно вонзается тебе в кожу, и даже когда его вытащишь — тебе все еще больно. Больно той болью, которая вонзилась в память в тот момент, когда ты наступил. «Не зря это называют Осколками, — с горечью подумал он. — Когда они замечают у тебя Осколки, то пытаются избавить тебя от них с помощью таблеток. Это чтобы тебе было не так больно, говорят они. Но у Ханы же не должно быть Осколков. Хана — Вылупок, а у Вылупков не бывает никаких Осколков. Наверное, слово случайно застряло в памяти, так — услышала где-то и запомнила. Другого объяснения быть не может».
Хана откинулась назад. И прикрылась волосами, чтобы Том не увидел выражение ее лица, но он мог себе его представить: растерянность. И еще страх. Ей страшно, что она никогда не узнает, откуда это.
— В сказках не было зонтиков, — мягко произнес он. — Это… вроде тарелки. Только она перевернутая, из ткани и с палкой в центре. Если ты держишь над собой такую тарелку… ну, зонт, то дождь тебя не намочит. Вот так.
Том взял палочку и нарисовал что-то в пыли. Хана стерла рисунок ногой.
В этот вечер они больше не говорили о побеге.
* * *
— Вполне вероятно, что здесь может быть и наш Давид. Неужели никак нельзя попробовать его найти?
— Мы не можем проводить сложные клинические анализы. У нас практически не осталось аппаратуры, во всяком случае такого уровня. Это слишком долгая и тяжелая работа. Потребуется время, годы, чтобы восстановить технологию… и потом, какая вам, собственно, разница? — Мак-Камп хохотнул. — Никто никого не помнит. Никто ничего не помнит. Тем более ребенка.
— Мы — помним, — негромко сказал мужчина. У него были темные волосы и глаза, и лицо тоже темное, хмурое, словно ему неприятно было тут находиться.
— Разве у вас нет никого по имени Давид? — не успокаивалась женщина.
Мак-Камп опять рассмеялся, глухо и нагловато.
— Скажем так, наши гости носят более… оригинальные имена.
Женщина вытащила из сумки глянцевую фотокарточку. Ребенок примерно полутора лет гордо стоял без поддержки взрослых, ухватившись за край дивана. Вытянутое личико, маленький рот, близко посаженные глаза. Волос нет — еще не выросли. Только родители и очень близкие родственники могли найти, чему тут умиляться.
— Но я его помню! Я узнаю его среди всех, — твердо сказала она. — Просто покажите мне их.
— Это против регламента. Если хотите, могу показать вам фотографии.
Женщина вздохнула.
— Ему сейчас восемь лет и один месяц, — сказала она.
— Восемь? Пожалуйста, вот вам все восьмилетние, — Мак-Камп развернул к ней монитор. На экране замелькали одно за другим детские лица, уменьшенные до размера крошечных картинок. — У нас их двести тридцать только на этом уровне. Милости прошу.