«Болото... Мерзкий город, - невидимое тело Вурма заворочалось, отчего у Маадэра на несколько секунд потемнело перед глазами, - Везде боль... Я чувствую себя так, будто мои внутренности крутит в мясорубке».
«Мои внутренности, - поправил Маадэр, - Но я тебя понимаю. Сплошное электромагнитное поле. Скажи спасибо, что мы в Девятом, здесь техники и прочего дерьма поменьше. В Восьмом у меня уже закипел бы мозг».
«Прими еще капсулу эндоморфина».
«Нет. Через два часа максимум. Мы и так выбиваемся из графика. Пока что мне нужна ясная голова».
Эндоморфин постепенно начинал действовать. Сперва почти незаметно, неощутимо, но Маадэр знал, что в паре желтоватых капсул содержится исполинская сила. Сила, способная изменить весь мир. Едва он двинулся вниз по улице, окружающий мир уже начал меняться.
У эндорфина было странное свойство, хорошо знакомое Маадэру, он никогда не менял вещи, на которые ты смотришь, но, если сконцентрироваться, эти перемены можно было заметить краем периферийного зрения. Резкие контуры зданий Девятого, похожие на осколки зубов в пасти мертвеца, стали мягче, сгладились, ушли куда-то на второй план, как плоские декорации, отодвинутые внутрь сцены. Редкие прохожие перестали казаться хищными насекомыми с порывистыми неестественными движениями и горящими в темноте глазами, они обернулись безмолвными, плывущими мимо, тенями. Шань-си делал свою работу, он менял мир вокруг Маадэра, заштопывая прорехи в мироздании, латая его гнилую обивку, из дыр в которой торчали влажные и гнилые внутренности Пасифе.
Он не прошел и сотни шагов, когда ветер, зло грызущий развороченные кровли Девятого и шипящий в бетонных термитниках-трущобах, стал напоминать затейливую мелодию с невыразимо прекрасным и сложным ритмом. Идти стало легче, в ногах появилась приятная неуклюжая ловкость.
Но самым приятным было то, что стальные осы в мозгу стали затихать. Они еще вились, время от времени задевая своими шипастыми шершавыми металлическими лапками розовую мякоть мозга, но зуд, появлявшийся при этом стал мягче, терпимее. Словно мозг затянулся в плотную и мягкую оболочку. Внутрь тела насыпали серебряной пыльцы, оно стало почти невесомым.
Мир вокруг него продолжал меняться, превращаясь из зловонной клоаки, какой он всегда помнил Девятый, в удивительное царство форм и цветов, где узкие тесные улицы начинали сплетаться друг с другом, а громады давно брошенных фабрик вдруг подсвечивались каким-то внутренним светом. Темно-багровое небо, распахнутое над Пасифе, обрело новые оттенки и объем, посветлело, и уже не так напоминало разворошенную воспаленную рану. Удивительно, даже едкий запах нечистот и химикалий, извечный спутник бетонных трущоб, перестал на какое-то время тревожить Маадэра. Шагая по темной улице, он рассеянно глядел на редкие фонари, словно те были новыми звездами неестественной красоты, и одновременно воспринимал дарованные шань-си ощущения, настолько тесно сплетающиеся с показаниями его собственной хаотично работающей нервной системой, что невозможно было отличить, какое из них является подлинным, а какое иллюзорным.