Сапожников уже вовсю развивал свою мысль, причем теперь безо всякой иронии, чего Нелли Алексеевна тоже не заметила.
— Вот он и шандарахнул по ней молнией!
— Глупости! Молния… шшшандарахнула… как раз в трансформаторную будку! Вы че не слышали?
— Хм, в будку! — как бы удивился Сапожников. — Так это ему при нас доложили, что в будку! А завтра он лично доложит директору, что по уточненным данным молния попала… и в сауну!
— Как это — и в сауну! — напряглась Нелли Алексеевна. — Так не бывает!
— Не бывает, — кивнул головой Сапожников. — А разве бывает, чтобы какой-то сталевар при всем честном народе наехал на… — тут референт сделал многозначительную паузу, — на секретаря парткома? Но ведь было же!
При последних словах взгляд Нелли Алексеевна заметно потеплел. Она блаженствовала.
А Мокров в это самое время уже битый час тщетно названивал в город, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь завалящую аварийку. Но все аварийки, включая и службу его родного предприятия, были либо на вызовах, либо резались в домино из-за отсутствия горючего, либо были поражены каким-то странным недугом, похожим на бледную немочь. В одном месте ему строго конфедициально сообщили, что они тоже сидят впотьмах, но если он пришлет кого-нибудь с канистрой бензина, а еще лучше водки, возможно электрик к утру и отыщется.
Мокров подошел к зеркалу и от обширного внутреннего расстройства плюнул самому себе в лицо. Подумав, стер плевок рукавом, и снова плюнул, но на этот раз не попал.
Слава Богу, на Урале в июне темнеет не раньше одиннадцати часов. И паники среди отдыхающих пока не наблюдалось. Правда, после грозы пришлось отменить закрытый показ видеофильма «Первые уроки любви». Ужин тоже раздали сухим пайком. Сказали, что это подготовка к дальнему турпоходу. Кажется, трудящихся это не очень удивило. Многие уже давно жили на хлебе и воде. А вот по поводу отмены «Первых уроков» было глухое брожение в массах. Этого народ не понял и простить не мог.
Хорошо хоть дождь прошел, и всех поголовно удалось выгнать на спортплощадки и вечерний пляж. Игры на природе трудящихся отвлекали, а вот вечерняя вода Кисегача действовала на людей отрезвляюще, а это, само по себе, было чревато. А тут еще врубили по ретранслятору глупую песенку из старого кинофильма «Человек-амфибия». «Лучше лежать на дне, в холодной туманной мгле, чем мучиться на суровой, несчастной такой земле!» — неслось над обесточенной базой отдыха и взгляд на суровый по вечерам Кисегач вызывал в душах, ослабленных Перестройкой, смятение. Люди со страхом смотрели на иссине-скользкую как лед поверхность озера, и дно его совсем не казалось такой уж приятной альтернативой их беспросветной жизни. И даже мысль о том, где лучше, казалась кощунственной.