Граф молчал; Диана все больше тревожилась. Хотя он продолжал разглядывать ее, она ничего не могла прочесть в его темно-синих глазах под полуприщуренными веками. Неужели она так подурнела? Неужели многолетние обязанности хозяйки в отцовском поместье и матери двух младших сестер иссушили ее и украли ее красоту? Неужели Гейбриел Фолкнер сейчас придумывает, как бы повежливее отказаться от нее?
– Вы понимаете, что браки в нашем кругу заключаются в первую очередь для рождения наследников?
Услышав его тихий голос, Диана резко вскинула голову и почувствовала, как снова густо краснеет. Встретившись с его пытливым взглядом, она с трудом выговорила:
– Я понимаю, что такова одна из причин, побудивших вас искать себе жену… да, я понимаю.
– Не одна из причин, но единственная причина, заставившая меня подумать о брачных узах, – возразил Гейбриел Фолкнер, и его надменное лицо сделалось холодным и замкнутым.
Диана облизнула кончиком языка внезапно пересохшие губы.
– Милорд, я прекрасно понимаю, что входит в обязанности примерной жены.
Его красивый рот растянулся в язвительной усмешке.
– Вы меня удивляете – ведь у вашей матушки, насколько мне известно, интерес к супружеским обязанностям абсолютно отсутствовал!
От его резкости она вначале изумленно распахнула глаза, но тут же опомнилась и горделиво выпятила подбородок.
– Вы были знакомы с моей матушкой, сэр?
– Лично – нет, – презрительно бросил он, показывая, что не испытывал такого желания.
– Значит, вы не знаете, почему она оставила мужа и детей, верно?
– Неужели существует какое-либо благовидное объяснение для подобного поступка? – возразил он.
В том, что касается Дианы и ее сестер? Нет, она вовсе не оправдывала поведение матери. Ну а отец… Маркус Коупленд так и не оправился после того, как жена бросила его, уйдя к более молодому человеку, и превратился в собственную тень, хотя прежде отличался крепким здоровьем и жизнерадостностью. Он часами просиживал в своем кабинете, где частенько и обедал и ужинал – если не забывал о еде. Нет, Диана не могла найти оправдания своей матери, Харриет Коупленд, бросившей мужа и детей. Но ей стало неприятно, что ее мать судит Гейбриел Фолкнер, на чьем прошлом также имеется большое пятно – настолько черное, что о нем предпочитают не распространяться.
– Я – не моя мать, сэр, – холодно произнесла она.
– Хвала Небесам…
Она сурово сдвинула брови. Его колкости она терпеть не намерена!
– Если, все обдумав, вы переменили свое мнение о предложении мне руки и сердца, тогда, прошу, скажите обо всем прямо. Нет необходимости оскорблять мою мать, которую вы, по вашему же собственному признанию, даже не знали!