Голос ее пресекся, когда он оказался так близко, что она почувствовала идущий от него жар.
Он сдвинул темные брови:
– Я подумал, что нам всем не мешает немного отдохнуть после недавних волнующих событий; думаю, нам обоим понравится, если я продемонстрирую, как именно я намерен почитать вас своим телом.
Она ахнула, сердце так громко забилось в груди, что она испугалась. Он наверняка это услышал!
– Милорд, мы сейчас одни в моей спальне…
Его красиво очерченные губы скривились в улыбке, добавившей теплоты его аристократическим чертам и неотразимым темно-синим глазам.
– По-моему, здесь самое подходящее место для подобной демонстрации… Вы со мной не согласны?
Диана не просто встревожилась – у нее закружилась голова и от его близости, и от сладостного намерения, явственно проступающего во взгляде темно-синих глаз, устремленном на ее полураскрытые губы.
– В этом нет необходимости, милорд.
– Не помню, чтобы я говорил о необходимости, Диана, – прошептал он. – Я говорил, что такая… демонстрация наверняка понравится нам обоим.
Диана не желала обманывать себя. Да, ей нравились объятия Гейбриела. Более того, последние два дня она томилась по ним, жаждала их. Возможно, близость, которую она почувствовала между Каролиной и Домиником Воном, оказала влияние и на ее чувственность… потому что сейчас ей ничего так не хотелось, как повторения прежних поцелуев.
Она облизнула кончиком языка внезапно пересохшие губы и прошептала:
– Не уверена в том, что мой опекун это одобрит.
Гейбриел расплылся в широкой улыбке:
– Напротив, ваш опекун всецело одобряет ваше участие в данном… опыте!
– В таком случае… я не смею отказаться! – Глядя на него снизу вверх, она застенчиво улыбнулась.
Как и прежде, Диана почувствовала себя невесомой и очень женственной, когда Гейбриел заключил ее в объятия, вдыхая цветочно-лимонный аромат ее духов. Ее губы прильнули к его губам, мягким и требовательным, ее нежное тело прижималось к его сильному, мускулистому телу. Гейбриел все больше воспламенялся, делался все требовательнее. Он языком раздвинул ее губы и, все больше возбуждаясь, принялся жадно целовать ее. Боже милосердный! Он не имел права начинать эту опасную игру, нужно было слушать свои же советы и избегать близости до тех пор, пока они не поженятся. По крайней мере, надо найти в себе силы отстраниться от нее сейчас.
Не найдя в себе ни сил, ни желания оторваться от нее, он глухо застонал: желание росло в нем, разгораясь все сильнее. Сердце глухо билось в груди, физическое возбуждение проявлялось все сильнее, все явственнее. Крепко прижимая ее к себе, он ощущал полные, тугие груди, и это сводило его с ума.