– Когда я была еще совсем маленькой, – проговорила она, и звук ее голоса был тих и печален, как едва слышное журчанье ручейка, – меня отдали в пансион. Я была испугана и смущена, как только может быть смущен и испуган четырехлетний ребенок. Воспитательница сказала мне, что, если я перестану хныкать и буду хорошей, моя мама придет и заберет меня.
Возможно, виноваты его руки, лежащие на ее плечах и создающие иллюзию близости. Может, он просто не ожидал от нее подобной силы откровений. Однако его потрясла жестокость, с которой маленькую девочку заставили поверить в эту ложь. Его руки сжались.
– Так что я была хорошей. – Ее бесстрастный рассказ лишь усилил ощущение проникающего до костей льда. – В это, вероятно, трудно поверить, но я была тихая, вежливая… и честная. По крайней мере, в том возрасте. Я никогда не плакала, ни разу – а ты можешь себе представить, как жестоки бывают маленькие девочки.
Гарет видел, как мальчишки в Харроу издевались над теми, кто не принадлежал к знатным семьям. Как они изгоняли из своих рядов неуклюжих и тихих. Он вполне представлял, что имела в виду Дженни.
– Я была исключительно хорошей до тех пор, пока мне не исполнилось девять. Одна девочка толкнула меня, я разбила коленку и испачкала платье. Ничего необычного, понимаешь. И пока я мысленно говорила себе, что все будет хорошо, как только моя мама за мной вернется, я поняла, что прошли годы. Она не придет за мной. Никто не придет, не важно, какой бы хорошей я ни была. Миссис Девенпорт солгала мне, я буду всегда одна.
Гарет проглотил комок в горле.
– И что ты сделала?
Ее плечи приподнялись, что, как решил Гарет, должно было означать безразличное пожатие.
– Я перестала быть хорошей. И вот я здесь.
Она обернулась и улыбнулась ему, словно говоря, что все это не имеет значения.
– Но все эти разговоры обо мне довольно скучны. А как ты? Тебе было двадцать один год, когда ты обнаружил, что все лгут?
Гарет замолчал, явно не желая продолжать разговор. Частично потому, что он скорее хотел больше узнать о ней, чем рассказывать о себе. Но помимо этого эгоистичного желания, он просто не мог плакаться ей о своих мелких неприятностях. Только не сейчас, после ее горькой и откровенной исповеди.
– Все как обычно, – наконец произнес он. – Разочарования любви.
– Женщина? – Должно быть, ему удалось как-то высказать согласие с ее утверждением, поскольку она взяла его холодную руку в свою. – И, могу предположить, другой мужчина.
– Не просто другой мужчина, – поправил ее Гарет. – Этим мужчиной был мой дед.
Ее дыхание перешло в свист.