Майер кивнул. Он все еще был в смятении — даже сейчас, спустя двадцать четыре часа.
Медэксперт протянул Майеру небольшой конверт из коричневой оберточной бумаги.
— Личные вещи, обнаруженные на теле, — пояснил он. — Сережки, «ожерелье жизни» и все такое. В регистратуре вам помогут получить остальное. Еще раз выражаю вам соболезнования.
Майер наконец-то взглянул на него и протянул руку к конверту. Медэксперт проводил его к регистратуре и оставил на попечение удивительно милой женщины, получавшей, казалось, немалое наслаждение от работы с бумагами и бланками…
Майер сидел в гостиничном номере Дианы. Ее чемоданы и сумки валялись по всей комнате. Майер держал в руке «ожерелье жизни», принадлежавшее сестре.
Он чувствовал, как за глазницами, глубоко в черепе, зарождается боль — и гадал, просто ли у него болит голова, или это что-то серьезное, что-то фатальное.
«Я слишком молод, чтобы умереть».
Нечестная мысль. Он должен был горевать по Диане. Он должен был думать сейчас только о ней.
«Я слишком молод, чтобы умереть».
Майер заметил читалку сестры, лежавшую на прикроватном столике. Он положил рядом с ней ожерелье. Экран устройства еще секунду оставался темным, затем засветился.
— Голосовой ввод, — приказал Майер.
«Пароль?» — отозвалась читалка.
Майер улыбнулся. Диана заставила устройство говорить голосом их матери — серьезным и даже суровым, но с чуть заметной смешинкой. Как будто она знала, что все в конечном счете лишь шутка.
— Я веселая панда.
Принято.
Читалка включилась, и с экрана на него взглянула Диана.
«Майер, мне жаль, что ты смотришь это».
Лицо Дианы было серьезным, однако затем сестра улыбнулась и бросила взгляд на Майера поверх дисплея.
«Стыдно признаваться, но я рада, что с этим пришлось разбираться тебе, а не мне. Я устала устраивать похороны».
— Язва, — проворчал он и улыбнулся.
«А теперь нам надо поговорить. Помимо очевидного, у меня для тебя плохие новости, хорошие и снова плохие, — сказала Диана и перевела дыхание. — Плохие новости, понятно, заключаются в том, что я мертва или умираю. Я от этого не в восторге, и ты тоже. Ты знаешь, что я хочу сделать и как. Это в моих медицинских распоряжениях. Я не хочу снова пережить это. Я помню Кристину и Джимми и все эти чертовы трубки и иголки. Не вздумай обречь меня на это».
«Это первая плохая новость. Теперь хорошая. Стринг работает. Это заметно по мелочам, но он работает. Он говорит со мной мысленно, ну ты в курсе. То, чего ты не знаешь — это как я себя чувствую. Ко мне возвращается аппетит, Майер. Головные боли пока не отпускают, но становятся слабее. Я просто чувствую себя лучше. Не знаю, как это объяснить, но он работает. А теперь последняя плохая новость».