— И ведь не трусили?
— Вроде нет…
— А сейчас чувствуете себя дрожащей биомассой и сами себя за это презираете. Наверное, мечетесь по дому? Бывает, что и плачете?
Я не ответил.
— Стыдиться тут нечего. — Громов заговорил тише, мягче. — Есть такой синдром, называется «Страх храбреца». В определенной специфической ситуации бывает, что люди слабохарактерные, даже робкие встречают смерть довольно спокойно, с достоинством, а прославленные смельчаки совершенно теряют лицо.
— В какой такой ситуации? — пролепетал я.
— На эшафоте. У вас в анкете, в разделе «Изменение привычек», в графе «Чтение», написано: «Стал читать только историческую литературу». Это, кстати говоря, довольно распространенное явление среди моих пациентов с культурным уровнем выше среднего. У меня есть гипотеза, объясняющая этот психологический феномен, но не буду сейчас отвлекаться… Так вот, если вы хорошо знаете историю, вам наверняка известны казусы, когда храбрецы перед казнью молили о пощаде, или вырывались из рук палачей, или вопили. Я читал, что современников поразило малодушие, которое проявил на плахе Эдвард Стаффорд, доблестный рыцарь, победитель множества турниров, приговоренный к отсечению головы Генрихом Восьмым. Глава штурмовиков Рем, герой Первой мировой, когда его расстреливали, рыдал и бился. А вот трусоватый Риббентроп перед виселицей…
— Завязывайте с историей, а? — хрипло сказал я. Меня начинало трясти от этой лекции. Или от вкрадчивого голоса Громова. Или от чего-то другого. Не знаю. Я сам не понимал, что со мной.
— Хорошо. Я вот к чему веду. Храбрый человек — это человек, обладающий даром принимать быстрые решения в ситуациях повышенного риска. Когда есть выбор между тем, чтобы спрятаться от опасности или ринуться ей навстречу, он выбирает второе. Но должен быть выбор. А у осужденного на смерть никакого выбора нет. Вы, Николай, боитесь не смерти, а отсутствия выбора. Вы чувствуете себя связанным бараном, которому гарантированно перережут горло, и он ничего не может с этим поделать — только блеять…
Я зажмурился.
Откуда он знает?
Вчера ночью мне приснился кошмар. Именно про это. Как будто я снова в горах, в плену у «чехов», и меня сейчас зарежут. Вывернули руки, подносят к горлу ржавый зазубренный тесак, а я не могу даже отвернуться — сзади тянут за волосы. Я проснулся с воплем.
— В слезах ничего стыдного нет, — быстро сказал Громов. — Плачьте. Это полезно…
Но расклеиваться на людях — до этого я еще не докатился.
— Покурю, — буркнул я сдавленно.
Быстро поднялся, чуть не опрокинув стул. Вышел.