— Если бы ты знал, какая она красивая, — тихо говорю я, не глядя на Буянова.
— Красивая! А служба, дисциплина? Разве о таких вещах можно забывать?
Начальник гауптвахты велит снять с меня ремень, осмотреть, нет ли с собой неположенных вещей.
В помещении тишина невероятная. Где-то в углу надрывается сверчок. До чего же противно свистит, подлец! Я только что возвратился с работы. Дивизия готовится к своей годовщине, и все приводится в образцовый порядок, даже гауптвахта. Вот я и мыл полы в караульном помещении.
Через решетку окошка виден почти весь городок. Вот в сопровождении дежурного идет генерал. Обходит гарнизон. Неужели и сюда зайдет?
По-прежнему сверлит тишину сверчок. Потом слышу движение за стенкой. Так и есть — генерал все-таки зашел на гауптвахту. Вот он уже в дверях. Я вытягиваюсь. Генерал осматривает помещение, останавливает взгляд на мне. Кажется, узнал. Нахмурился, спрашивает:
— А как вы сюда попали?
Молчу.
Генерал кивает сопровождающему его дежурному:
— Можете быть свободны.
Дежурный уходит. Мы стоим друг против друга.
— Ну-с, рассказывайте…
Я рассказываю. Ничего не скрываю. Генерал слушает внимательно. Когда я умолкаю, спрашивает:
— А вы сами-то, как оцениваете свой проступок?
Честно признаюсь:
— Не знаю, товарищ генерал!
Он молча вышагивает от стены к стене. Я недоумеваю: как может генерал интересоваться делами рядового солдата, вникать во все мелочи?
— Командир роты майор Копытов докладывал мне, что вы, будто, обижены, ожесточены. Скажите откровенно, почему?
Сквозь решетку пробивается луч заходящего солнца. Он падает прямо на стол. В камере светлеет. Генерал ждет. Не хочу скрывать от него ничего.
— Воспитывался в детском доме. Потом начал работать. Почему-то получалось так, что люди большей частью смотрели на меня, как на неисправимого. Стоило ошибиться, они говорили: «Что с него спрашивать, безотцовщина». Я привык к этому, хотя порой бывает не по себе, очень уж одиноко. Мать у меня погибла под бомбежкой, отца не помню, знаю, что был военным.
Генерал опять ходит от стены к стене.
— Грач, — в задумчивости произносит он. — Это ваша фамилия, или, может быть, дали в детдоме?
— По паспорту Грач.
Когда генерал уходит, я снова смотрю в окно. Но больше не вижу командира дивизии, он, наверное, прошел дальше по гарнизону.
Через полчаса меня вызвал начальник гауптвахты.
— Повезло вам. В честь праздника амнистия. Идите и больше не появляйтесь здесь. Место это позорное.
* * *
Сегодня воскресенье, многие получили увольнение, ушли в город. До меня теперь очередь дойдет не скоро. Когда-то я опять встречусь с Аллой?