И он поспешил к отцу. Павел Иванович по-прежнему стоял на крыльце один. То есть кто-то даже стоял подле и сидел ниже, на ступеньках крыльца, но видно было, что это люди вовсе ему чужие. Казанцев встал рядом с отцом.
— Вот в комнате постоял, — сказал Казанцев. — Никого не было, рассмотрел часы как следует.
— Да уж видел, как ты вошел в дом и застрял там.
— А кроме часов там смотреть не на что? — усмехнулся Казанцев.
— Так ведь, Вовчик, там все временные вещи. И как часы?
— А хорошие часы.
— И идут, выходит?
— Идут, выходит. Я успел кое о чем подумать возле них.
— А как же! Они так и задуманы. Вот чтобы человек не несся мимо них сломя голову, а так это спокойненько постоял. И что-либо сообразил. Если, конечно, есть чем соображать. У тебя, выходит, есть. О себе поди соображал?
— Ну, и о себе, и о тебе, и обо всем помаленьку.
— Ну, так они и задуманы. Так и хотел. И что же ты такое о себе соображал?
— А то, что вот спешу я все время.
— Да вроде сейчас ты не спешишь. Даже вроде папашу своего заметил. Подошел, видишь, к нему, вроде пожаловаться хочешь.
— Да, сейчас не спешу. А так — все время суетился.
— Да, это дело последнее, и что же ты такое обо мне соображал?
— А то, что ты отличный мастер, а я этого не знал.
— Думал, папаша струг-поструг и пыль с ушей стряхивает?
— Да, примерно так, — признался Казанцев.
— Или же вообще на этот случай ничего не думал?
— И это тоже.
— И что же — выходит, промахнулся?
— Выходит, так. Хотя думал, что настоящего мастера за версту видно.
— Так то за версту, Вовчик. А у себя под носом кто ж это разберет. У тебя ли одного такая промашка вышла? Да за все годы хоть бы кто поинтересовался — а что ж это такое человек варганит? Так нет же. Ни одна душа. А так ли просто постругивать да все думать — а ну как ты завираешься, что тогда, это ж в небо пустой плевок получится. Не так это все и просто. Да и ты, если что у тебя не так, терпение поимей. Не так это и просто бег остановить и по сторонам поглазеть. Это ж не от хорошей жизни люди останавливаются и на часики посматривают.
— Ну, я ладно, я не знал, что ты делаешь, оглох, положим, на время. Ну а ты-то?
— А что я? Я сам. То и ценно, что сам, без тычков под бока. Но это что! Ты, это самое… просьба у меня к тебе… как бы сказать, ну, словом, если говоришь, что часы понравились, то как бы это… мамаше своей не позабудь сказать… Евдокии Андреевне то есть. Я ведь для нее, как водится, не авторитет. А ты — дело другое, вроде со стороны, и ученый, ты авторитет, получается. Так не забудь тогда.
— Это обязательно.
— Только ты… это самое. Ну, она мне иной раз это укоры посылала, втыки, так скажем, делала. Так ты о том не вспоминай.