— А, Генри, как поживаете, любезнейший?
Пейдж уже давно ломал себе голову над тем, чем объяснить поведение Гилмора, рекомендовавшего Смита в члены клуба, и теперь решил откровенно поговорить с ним об этом.
— Мне сейчас очень трудно приходится, — без обиняков начал он. — До того трудно, что я был бы вам очень признателен, если бы вы могли морально поддержать меня.
— Каким образом? — осторожно спросил Гилмор, стряхивая с зонтика капли дождя.
— Приняв мою сторону в борьбе против этого грязного листка. Я ведь не раз помогал вам в прошлом… почему же теперь вы не хотите помочь мне?
Отряхнув зонтик и обозрев небеса, дабы убедиться, что они прояснились, священник искоса взглянул на Пейджа.
— Видите ли, Генри, церковь не вмешивается в политику — вы же знаете, нам это не разрешено, и у меня будет множество неприятностей с епископом, если я вдруг стану участвовать в таком деле. К тому же, не кажется ли вам, что вы действуете в какой-то мере под влиянием предрассудков? В нынешние времена надо иметь более широкий взгляд на вещи. Согласен, наши друзья из «Хроники» иной раз перебарщивают, но таков дух времени. Этот их мистер Смит — человек самых благих намерений. Не успев приехать к нам, он тут же пришел ко мне, и у нас была интереснейшая беседа о его деятельности в Ассоциации молодых христиан в Австралии. Каждое воскресенье я вижу его в церкви св. Марка. И знаете… они прислали мне крупную сумму на восстановление нашей колокольни.
— Ах вот оно что, — сухо заметил Пейдж.
— Конечно, мы все с вами, Генри. Но надо быть справедливым. Есть все-таки бальзам в Галааде. Недавно, — и он хитро глянул на Пейджа, — «Хроника» напечатала кое-что из плодов моего вдохновения. И надо сказать, они пользуются успехом, и не малым. Я получил письмо от мистера Ная, где он так и пишет: «Это сногсшибательно».
Кипя от негодования, Генри продолжал свой путь в редакцию. Только на Мейтлэнда, казалось, он и мог опереться, но от этого молчаливого упрямого стоика, хотя Генри и высоко ценил его достоинства, сочувствия едва ли дождешься.
Ненастная осень постепенно сменилась зимой. Дождь, гололедица, потом сильнейший снегопад в феврале, когда улицы добрые две-три недели были покрыты грязным месивом, — все это мало способствовало бодрости духа сотрудников «Северного света». Пейдж никогда в жизни столько не работал: он придумывал и составлял планы на будущее, подбадривал других, боролся за экономию, которая была бы не слишком обременительной и все же способствовала бы снижению расходов, первым приходил в редакцию и последним из нее уходил, вставал среди ночи, если ему не спалось, и начинал писать и править передовицы — словом, напрягал всю свою энергию, чтобы довести каждый номер до максимального совершенства. А изнуряющая борьба не на жизнь, а на смерть все не прекращалась. Он с самого начала сказал Смиту, что Хедлстон слишком мал для двух газет. Не один месяц прошел с тех пор, как доходы стали падать, и хотя, по его подсчетам, «Хроника» теряла куда больше, его собственные потери за последние пять недель стали поистине угрожающими.