Вместо ответа он услышал невнятное бормотание.
— Понятно. Готов. Теперь и поговорить не с кем.
Далее события, о которых Шпарин вспоминал только с использованием нехороших слов и внутренней дрожью, приобрели совершенно невероятный характер, даже в контексте виденного за двое суток.
Стены комнаты заволновались, скривились. Воздух зашипел, пошел слоями и вскипел. Фигура экстрасенса обозначились оранжевым цветом, вспыхнула и стала прозрачной.
— Фильм ужасов, — с тоской сказал Шпарин. — Кончайте дурить, гады!
Тело Миазмова потеряло очертания, заблекло и исчезло.
«Всё! Сейчас умру! — ужаснулся Шпарин, разглядывая свои прозрачные руки. — Вот твари, чего удумали — решили опять меня растворить, как кусок рафинада. Разложат на атомы и поминай как звали. Никто и не вспомнит… Кроме, пожалуй… Светки, Маринки, Светланы Андреевны. Ну, Милки Звирник. Может Татьяна вспомнит, Бушина, — целый год любовь крутили. Чуть не женился. Или из последних подруг, Анна… из турагенства. А из мужиков, кто? Кому денег одолжил — обрадуются. А из настоящих? Кое-кто вспомнит… Эх, завещание не написал. Нужно было в детский дом какой всё завещать…».
Неиспытанная раньше боль раздирала тело, каждая клеточка молила о пощаде, просила не дать потерять себя, не соскользнуть с этой грани, где ломаются и крошатся, стираются и выворачиваются представления о бытие.
Мутные оранжевые волны заполнили помещение светящимся туманом.
Туман сожрал окружающие предметы, разверглась бездна, сознание Шпарина растеклось густой сверкающей жижей, померцало, померцало и медленно потухло.
Прохладное летнее утро.
«Ничего не хочу вспоминать, ни о чем не буду думать, ничего не хочу знать, ничему не буду удивляться. Буду плыть по течению. Гребок, переворот на спину, отдых, гребок, переворот на пузо. Куда-нибудь приплывём…».
Голоса.
— Давление в норме, пульс в норме, сердце в норме. Практически здоров. Да-а, красавец!
Шпарин очнулся в просторной, ослепительно белой комнате. Голый, свежий, чистый, как младенец.
«На что они намекают?».
Двое в белых халатах.
— Профессор Агриппов.
— Доктор Лихоркин, эскулап четвертого ранга.
— С возвращением, капитан!
— Закройте окно, сквозит, — раздраженно попросил Шпарин, натягивая одеяло на подбородок.
Распахнулась дверь. Держа на вытянутых руках поднос, в палату вступила медсестра, в розовой пилотке и коротком розовом халатике.
— Завтрак господина капитана, — сообщила длинноногая медсестра чарующим голосом.
— Мы удаляемся, — профессор нехотя попрощался. — Не забудьте, капитан, ровно в двенадцать, майор Древака ждёт вас в штабе. А вы… Инга, кажется… одевались бы, поскромнее… Из-за вас, девушки, весь госпиталь на ушах стоит.