Этот стишок скандировали все кому не лень, но мне все равно нравилось.
Поднималось настроение, хотелось работать, возникало ощущение собственной нужности, важности.
Рик поспешил в здание, но белую деревянную дверь для меня придержал.
Охранники уже сменились. Теперь на входе в больницу дежурили брюнет и очень светлый блондин, почти альбинос, конечно же, верберы, как и предшественники. Россыпь веснушек на щеках, носу и на лбу блондина придавала его лицу мальчишеского задора.
Я поздоровалась с охранниками – с каждым поочередно. Блондин улыбнулся, брюнет серьезно кивнул.
– Давай-давай! Хватит строить глазки всем подряд! Если нужно потренироваться, я к твоим услугам всю смену! – резко окликнул Рик, и мне показалось, в голосе его отчетливо звучит досада. Хм… все чудесатее и чудесатее… Наверное, все из-за Маллеса.
Насколько я поняла ночью, а точнее уже утром, положение у главного вербера более чем отчаянное. Если мы не определим, что его убивает, придется оборотням устраивать очередные кровавые побоища. Уже среди старейшин и действующих вожаков.
Холл больницы, спухлыми бежевыми диванами вдоль стен, еще не был забит до отказа, как к середине ночи. Но пациенты прибывали со страшной силой.
У регистрационной стойки мялась высокая и плечистая верберша, с высвеченными перекисью белыми волосами и густыми, темными бровями.
Положив на стойку пышную грудь, туго обтянутую белой футболкой, она то и дело вытаскивала из кармана черных джинсов сотовый, размером с четыре моих ладони. Таким телефоном и убить не долго!
Судя по совсем гладкому лицу, верберша едва ли перешагнула сорокалетний рубеж. А судя по тому, что она постоянно оглядывалась на мальчика, возле одного из диванов, пришла посетительница с ребенком. Парнишка, вербер, лет пятнадцати, «баюкал» замотанную окровавленным бинтом руку. Кисть выглядела неестественно вывернутой, а предплечье словно бы обрело новый сустав – значит, открытый перелом со смещением.
По холлу нарезала круги стройная маргона с белоснежной кожей и иссиня-черной косой, одетая в серый трикотажный спортивный костюм.
Она явно тоже пришла не одна. Маргонка грустно подмигивала второй, такой же белокожей соплеменнице, с рваной раной на плече. Отодранный рукав толстовки ее узкогоярко-розовогоспортивного костюма болтался на нескольких нитках. Раненая тряслась мелкой дрожью – то ли от боли, то ли на нервной почве.
У дверей в приемное отделение мы разминулись с верлисом, в длинном фиолетовом плаще, на костылях и с фиксирующей повязкой на ноге.
Оборотень лихо прыгал, и рыжие кудряшки его смешно пружинили на плечах. Между изящных бровей верлиса темнели две родинки, а серо-зеленые глаза лучились хитрецой, не смотря на травму.